большее он тогда не замахивался.

У партизан было радио, которое говорило о страданиях народа и притеснениях от властей. Кроме самих партизан его мало кто слушал, потому что там не передавали ни смешных шуток про задницу слона, ни классной музыки, которую сразу хочется зарингтонить, ни интервью хоть с кем-нибудь на тему: какой рукой вы дрочите? Кто вы у нас по гороскопу? Ну и, конечно же: какой шампунь предпочитает ваш кокер-спаниель? Зато сами партизаны слушали свое радио даже слишком внимательно, и всякий раз, в паузах между страданиями и притеснениями, лесные слушатели многозначительно подмигивали друг другу и важно выпускали махорочный дым в потолок землянки. Это означало, что день стрижки и бритья не за горами.

К партизанам тогда бежал и тот, кто с женой поругался, и кого с работы выгнали, и кому учиться в школе надоело. У последних бороды еще не росли, и таким выдавали бутафорские, из крашеной ваты и конских хвостов, поэтому они смотрелись самыми главными косматосами.

И вот как раз к тому дню, когда герой наш примкнул к ним, партизаны до того наслушались собственного радио, что решили наступать на столицу. К тому же, рассуждали они, в дни рождественских праздников бдительность властей ослаблена, а население по традиции ожидает чуда.

Тут должна быть хотя бы короткая батальная сцена, но никакой батальной сцены тут не будет, потому что партизан еще на подступах в тот же день разогнали, а кое-кого и взяли живьем. Получилось так потому, что Никто их в большом городе не поддержал, и чуда, как выяснилось, этот самый Никто ждал совершенно другого. У многих все было в порядке с женами, и работа у многих была вполне сносная, и в школах, вы не поверите, учиться многие благоразумные дети были не против. Потому что если не учиться, то кто тебя потом на работу возьмет, когда вырастешь? Только дворником. А если у тебя нет работы, или дворник ты, то кто за тебя замуж пойдет тогда? Такое же, как ты, беспонтовое чмо? А оно тебе надо, два чмо в одной квартире? Военная неудача эта в который раз доказывает, что одного радио все-таки маловато для победы, хотя для интересной и скрытной жизни в лесу вполне достаточно. И вот сидят те партизаны, которых схватили, в холодном каземате и готовятся на казнь. И мужественно друг друга подбадривают, с трагическим таким юморком, ну прямо как лучшие действующие лица античных драм, — сравнивает наш герой, который по жизни слишком много читал, и от этого сравнивать жизнь с литературой стало его постоянным обыкновением. И вдруг, по окончании рабочего дня, слышат пленники со всех сторон вокруг каземата дружественную пальбу, комплиментарные взрывы и радостные очереди разрывных. И сразу партизаны бросаются друг к дружке обниматься, и молча жмут друг другу руки и долго трясут, и бороды мнут друг другу, подмигивая изо всех сил, не умея выразить вслух, как это круто все-таки, что история их оправдала, и радио все говорило правильно, и хоть Никто сначала никак не поддержал их, но теперь он все-таки передумал и еще как их поддержал, вооружился и вот-вот их освободит. Ну, в самом крайнем случае, каземат окружили сподвижники, оставшиеся на свободе, и вот-вот вызволят пленников, чтобы вместе продолжить борьбу.

Отдельные партизаны, из тех, что часто выступали по радио, уже начинают готовить свои первые речи, подбирают, волнуясь, слова, с которыми они обратятся к народу, репетируют задорные интервью на тему: нет, страшно не было, подумаешь, убьют! Самое важное, конечно, заявить сразу, что притеснений больше нет и страданиям конец.

Тяжелая дверь каземата скрипит, и на пороге перед партизанами, в сопровождении своей внушительной охраны, появляется сам Президент. Вот кто пришел собственноручно освобождать их! Сначала он не понимает, откуда у задержанных партизан столько энтузиазма на лицах и почему они столь снисходительно к нему относятся и даже выкрикивают какие-то обвинения, словно и впрямь его уже свергли. А потом, когда Президент понимает, откуда это все, то даже слегка стушевывается, ему, как человеку культурному, искреннее становится неудобно за них, и он, не глядя никому в глаза, воспитательно так их спрашивает: «Ну как вы могли? Как это вы, лесные братья, перепутали вечерние фейерверки, столичный салют с балконов, веселые шутихи и разрывы детских петард, словом, новогоднюю пиротехнику, с собственным освобождением? Откуда в вас столько опасного идеализма? Ведь это же ежегодное праздничное творчество народа, о котором вы не могли не знать».

Лишний раз Президент убеждается, насколько далеки эти люди от реальности и насколько правильно он решил с ними поступить. А партизаны за одну минуту из веселой ватаги казаков, сообщавших что-то турецкому султану, вновь становятся прикованными титанами духа и с вызовом глядят на Президента пылающими, как елочная гирлянда, глазами. Для чего он пришел? Неужели собственноручно станет их казнить без суда и рвать их еще живую печень, подобно Зевсову орлу, терзавшему непокорного Прометея?

Но Президент говорит другое:

— Уважаемые бунтовщики. Я нашел вам работу. То, что вы бород не стрижете — это очень похвально, только мы их вам перекрасим, чтоб у всех был один цвет — нордический. Потому что в столице реально сейчас не хватает Морозов.

Партизаны сразу все поняли. Они ведь не дураки, при всей их некоторой театральности. И закричали: «Ни за что!» — отрицательно потрясая косматыми головами. В конце концов, они рассчитывали на торжественную публичную казнь. В толпе зрителей наверняка оказались бы их знакомые, родственники, поклонницы, на которых они в последний раз посмотрят с эшафота мудрым, гордым и всепрощающим взором. Многие уже начали разучивать движения и жесты, как именно они взойдут на эшафот. Это был бы незабываемый балет гражданской смерти. А тут им никакого эшафота, и зовут в новогодние ряженые.

— Казнь — это негуманно, — запротестовал Президент, — к тому же вас тогда будут любить как мертвых партизан, растоптанных жестоким тупым миром. А я хочу, чтобы вас любили как живых Дедов Морозов.

И с этими словами Президент открыл в стене каземата какую- то дверку, которую прежде партизаны не замечали, и повернул там какую-то ручку, вроде рубильника. Он убедился, что упрашивать пленных бесполезно и они все сами поймут потом. Партизаны, один за другим, начали кивать, но не оттого что согласились быть Морозами, а потому что вдруг захотелось вздремнуть, все сразу вспомнили, как же давно они не спали, и у всех зачесались глаза, а Президент быстро вышел в коридор, и охрана закрыла за ним дверь. Это был усыпительный газ,