Была середина февраля, у заборов, у деревьев, у домов намело глубокие сугробы снега, и он лежал, грязно-голубоватый, и казался не таким, как снег в Оренбуржье, чистый и спокойный. Это был поруганный снег. Было очень темно, а станция Земцы терялась в тревожной сырой темноте.

...От вагона к вагону передали команду, разрешающую курить, и теперь вдоль не различимого в темноте состава, там, где слышалась сливающаяся в гул приглушенная речь десятков людей, вспыхивали огоньки, освещавшие на мгновение безусые лица. Некурящие полезли погреться назад в вагон. Белов с Матвеевым исчезли, а Матросов с Бардабаевым и Копытовым остались покурить. Все они, друзья по пехотному училищу — и в Краснохолмске и потом, когда училище перевели на станцию Платовку. Там они сами строили себе землянки вместимостью на две роты каждая, там и жили вместе — пятая и шестая роты.

Оторванные от родных, от близких, за три месяца лагерной жизни они сдружились сильнее, чем со «штатскими» дружками за все годы детства и юности.

Долговязый, общительный Белов, студент-второкурсник из Свердловска, был неловкий и невезучий. То он на уроке физкультуры упал с брусьев и сломал руку; то, возясь с настольной лампой, замкнул на себя цепь и обжег все пальцы, то уронил стакан, и тот, падая, сильно порезал ему запястье... А сколько раз он болел, сколько лежал по больницам! На фронт он просился с 41-го, но только теперь добился своего.

Матросов был какой-то сдержанный. Ребята знали, что родителей у него нет, что рос он по детским домам, а потом была у него какая-то история, — он про это говорить не любил, — попал в колонию, что в Уфе, оттуда долго просился на фронт, а оказался в училище...

Все они ненавидели врага и рвались на фронт, но в этом пареньке была какая-то особая истовость, которая выделяла его. На учебных стрельбах, взяв в руки свой автомат и упав по команде, как учили, на локти, широко расставив ноги, он преображался. Лицо его становилось застывшим и жестоким, глаза суживались, — он вгонял пули в фанерного фашиста, появлявшегося на стрельбище.

Бардабаев терпеливо учил его стрелять спокойно, прицеливаться, отключившись от всего, и нежно, не срывая, отжимать спусковую скобу. Бардабаев, охотник и сын охотника, стрелял, почти не цедясь и всегда точно.

И вот теперь все они, недоучившиеся курсанты, неслучившиеся офицеры, стояли в шинелях у вагона, курили самокрутки, тихо, напряженно переговариваясь, и ждали команды.

Проучись они на месяц дольше или будь на фронте другая обстановка, получили бы они по кубарю, ну, а теперь, с появлением погон, — по звезде. Но военная обстановка складывалась так, что они были нужны сейчас, а не через месяц-два, и все сразу, а не порознь, а, значит, нужны они были солдатами.

Подошел старшина, он ходил в голову эшелона, — разузнать что к чему, — сказал, что фашисты отсюда далеко, километров за сто, а то и больше их отогнали, что сейчас объявят построение и отправят в ожидающие пополнения части. Действительно, скоро раздалась команда, маршевые роты выстроились у своих вагонов, прибывшие боевые командиры, которых они не видели в темноте, но чувствовалось, что командиры боевые — у них были какие-то по-особому решительные и усталые голоса, — поговорили с начальством, и несколько сот курсантов покинули свои вагоны, в которых столько дней жили, добираясь до фронта от Платовки, оставив в них стойкий запах махорки, пота, каши.

Первый и четвертый батальоны бригады стояли лагерем метрах в пятистах восточнее Шабровки, второй батальон — в километре от села Михеева, артиллерия — у деревни Никулино...

Было уже утро, хмурое, промозглое. Здесь, в лесу, где стоял второй батальон, ветер не чувствовался, он гулял по вершинам сосен, шумел в них, обрушивая вниз охапки снега. Пополнение стояло, построенное в каре, вытянувшись «смирно», и только глаза курсантов бегали по лицам командиров, стоящих в центре, и по расчищенным дорожкам между блиндажей, и по транспаранту, вывешенному комсомольцами: «Приветствуем новых бойцов 2-го ОСБ!»

Им здорово повезло, потому что не разбросал их случай по разным батальонам. В строю они стояли не рядом — на самом правом фланге высокий темноволосый Бедов, недалеко от него — Матвеев, где-то в середине — Копытов и Матросов.

Перед ними выступил командир батальона капитан Афанасьев, поздравил с прибытием в бригаду. Потом выступал капитан Василий Климовский, замполит батальона.

Полторы сотни ребят стояли перед ним и ждали, что он скажет.

Он сказал, что им повезло — они прибыли на фронт в самый решающий момент, когда вся война поворачивается лицом на запад после Сталинграда, где нашел бесславную смерть целый миллион гитлеровцев и где взято в плен двадцать генералов со своим фельдмаршалом во главе. Климовский излагал сейчас сводку Совинформбюро, и не было для него сейчас слов волшебное и лучше. Он рассказал им о взятии Великих Лук и о том, чего стоил нам этот превращенный в пепелище город, рассказал о благодарности Верховного их бригаде. Они грохнули: «Служим Советскому Союзу!» «В славное время вы прибыли к нам, товарищи, — закончил Климовский. — Будем с вами выбивать врага с советской земли, чтобы духу его здесь не было!»

Распределить новичков по ротам Афанасьев поручил старшему лейтенанту Григорию Артюхову, начальнику штаба батальона. Артюхов был еще молод, к людям внимателен. Вырос на Тюменщине. У отца его, Семена Кирсановича, было четыре сына, Григорий был второй. После семилетки окончил он курсы зоотехников, заведовал фермой в колхозе, жизнь складывалась удачная — молод, не женат еще, уже профессия в руках солидная и уважение от людей. Потом наступили тревожные времена, призвали его в армию. Служил на Дальнем Востоке, думал домой возвращаться, да началась война. Артюхов окончил пехотное училище и в сорок втором прибыл на фронт. Провоевал недолго, получил тяжелое осколочное ранение, долго валялся по госпиталям, врачи настаивали о списании его из армии подчистую, он же требовал новой комиссии, доказывал, что еще будет полезен фронту. За первые свои бои получил он медаль «За отвагу», потом орден Отечественной войны. Он начал со взвода, потом принял роту, прошел с ней пекло боев в окружении. После ранения стал начальником штаба батальона

Он с любопытством всматривался в лица новичков, пытаясь определить каждого, схватить детали, которые из этой массы незнакомых ему людей выделили бы нескольких.

Он встретился взглядом с Беловым, и этот высокий, с мальчишескими припухлыми губами и спокойным, чуть ироническим взглядом парень понравился ему.

Он заметил крепкого, жилистого Бардабаева и мысленно определил его в пулеметчики, но первым делом нужно было укомплектовать роту