рядовым, а сейчас работает учеником в той же мастерской, что и Женька. Солидно, как младшему, Женька протягивает мне потемневшую, изъеденную металлом и машинным маслом руку. Я спокойно пожимаю ее своей рукой, которая к этому времени уже тоже изъедена и металлом и машинным маслом. А у Вовки рука белая…

— Вернулись, белоручки, на готовенькое, — сплюнув в сторону, цедит он сквозь зубы.

Вовка бледнеет и грозно надвигается на Женьку.

— Что ты сказал? Повтори!

От неожиданности Женька чуть робеет, но, взглянув на Алика, гордо выпячивает грудь.

— А что слышал. Вернулись, говорю, на готовенькое, трусы чертовы…

Вовка со всей силы бьет Женьку по одной щеке, и в ту же секунду я бью его по другой.

За спиной у Женьки стена. Поэтому он удерживается на ногах.

— Ах, так! — хрипит он. — Двое на одного!.. Алька, сюда!

И он бросается на Вовку.

Мы подрались и разошлись с синяками. Но больше никто из ребят нашего двора не рисковал оскорблять тех, кто вернулся из эвакуации.

2

— А мы, Семка, опять с Вовкой поссорились…

Лера Хмелева сидит около моего письменного стола и старательно складывает гармошкой листок бумаги.

В комнате полумрак — горит лишь настольная лампа.

Холодно. У Леры на плечах зимнее пальто, у меня — ватная стеганка. На окнах по-прежнему синие шторы.

Мы с Лерой вдвоем. Мамы нет дома — уехала к тетке.

Я молча смотрю на черные Лерины кудряшки, на ее полные руки с короткими пальцами, и мне становится жалко ее. Я вижу, что ей по-настоящему тяжело, что она на самом деле любит Вовку. И я хорошо знаю, что Вовка тоже любит ее и тоже сейчас мучается. А вот ссорятся…

— Понимаешь, Семка, — рассказывает Лера, — вчера после репетиции один тип увязался меня провожать.

Я и отказывалась, и гнала его, а он не отстает — и только.

Идет рядом, балагурит, хохочет на всю улицу… Я уж с ним три раза прощалась: на Маяковской, на нашем углу и у ворот. А он попрощается и дальше идет. В подъезд забрался, стоит и не выпускает мою руку. Здо ровый — я перед ним цыпленок. А тут Вовка с улицы входит. Мне так неудобно стало — ты себе не представляешь. Сразу к нему: «Вова! Вова!» А он только меня глазами проколол — и бегом по лестнице. Не догонишь!.. Тип этот понял, наверно, ушел… А сегодня утром Вовка в техникум бежал, увидел меня впереди и спустился по черному ходу. В подъезде уж оттуда выскочил. Только спина передо мной мелькнула. И после техникума не зашел…

— Ничего, помиритесь, — успокаиваю я Леру.

— Нет, не помиримся. — Она отрицательно качает головой. — Теперь уже не помиримся. Он меня предупреждал: «Еще хоть раз с этими пижонами увижу — все!» Он так наших студийцев называет — пижонами. А что я могу сделать, если они липнут?

— Веди себя так, чтоб не липли! — жестко говорю я.

— Это легко сказать! — возражает Лера. — Какой-нибудь уродине это очень просто. А я ведь не уродина!

— Ей для этого не нужны усилия, — уточняю я. — А тебе нужны. Ради Вовки стоит их приложить.

— А!.. Теперь уже все равно. — Лера машет рукой. — Это навсегда!

— Ерунда! — Я досадливо морщусь. — Завтра же вы помиритесь. Только ты будь умнее. Плюнь на своих пижонов. Все они вместе взятые Вовки не стоят.

Я поднимаюсь и начинаю укладывать в сумку учебники и тетради. Через полчаса в школе занятия. Сегодня у меня на заводе выходной, а обычно после работы я успеваю только кое-как поесть, переодеться — и сразу в школу. Рассиживать некогда. Работаю я все на том же заводе и даже на том же станке. Только уже не учеником, а токарем пятого разряда. Учусь уже в девятом классе. Недавно мне исполнилось шестнадцать лет, в милиции мне выдали вместо паспорта временное удостоверение и сказали, что скоро меня припишут к военкомату.

— И тогда можно будет на фронт? — спросил я. Женщина в лейтенантских погонах, сидевшая за деревянным барьером, рассмеялась.

— Все вы, как удостоверение получаете, проситесь на фронт. Прямо удивительно!.. Далеко тебе еще, парень, до фронта! Война успеет кончиться… Я не поверил женщине и пошел в военкомат сам. Молодой лейтенант на протезе и с удивительно белым искусственным глазом поинтересовался:

— А может, ты в спецшколу пойдешь? До фронта тебе так-то далеко, а из спецшколы все ближе.

— Ничего не ближе, — возразил я. — Спецы только и делают, что на вечера в женские школы ходят. А мне некогда — я работаю и учусь.

— А где работаешь?

Я сказал.

Лейтенант присвистнул и покачал головой.

— Ну, тогда, паря, нечего тебе нам голову морочить.

Жди, пока не вызовем. На своем заводе ты нужнее.

И теперь я все жду, что меня вызовут в военкомат на приписку, но меня почему-то не вызывают. А вот Вовку уже вызывали и выдали ему приписное свидетельство.

Правда, Вовка на полгода старше меня. Может, поэтому..

Лера следит за тем, как я складываю книги в сумку, растягивает в руках бумажную гармошку и задумчиво говорит:

— Если мы помиримся, я уйду из студии. Буду учиться в школе. Как все. А потом поступлю в институт иностранных языков. Там, говорят, одни девчата. Ребят совсем нет. Вовке не к кому будет ревновать.

Я молчу. Такая жертва кажется мне чрезмерной. Но в конце концов — это же ради Вовки.

— Все равно большая актриса из меня не выйдет — это уже ясно, — а чем быть плохой артисткой, лучше стать хорошим педагогом. — Лера говорит тихо, и я чувствую, что она убеждает себя.

С лестницы кто-то стучит в квартирную дверь.

Я выхожу, открываю. За дверью стоит Вовка.

— Ты еще не ушел? Это здорово! — Он обрадовано жмет мне руку. — Понимаешь, чертовски нужна твоя готовальня. Дали деталировочный чертеж, да такой сложный…

В общем, она у тебя свободна?

— Ради бога! — говорю я. — Заходи! Впрочем, постой минутку в коридоре. Я сейчас выскочу.

Не обращая внимания на удивленный взгляд Вовки, я оставляю его в коридоре, влетаю в комнату, кладу на стол готовальню, затем хватаю свою сумку с книгами.

Лера поднимается.

— Я пойду, Семка. Мне пора.

— Сиди! — Я почти насильно усаживаю ее обратно «а стул. — Сиди! Я сейчас вернусь!

В коридоре, натягивая пальто и заматывая шею шарфом, я говорю Вовке: — Готовальня на столе. Можешь работать у меня, пока мама не придет. Она придет поздно. Если ее не дождешься — ключ бросишь в почтовый ящик. А я — в школу. Отдаю все еще удивленному Вовке ключ, вылетаю на лестницу и захлопываю дверь квартиры. Спустившись на этаж, я жду минут пять — не откроется ли наша дверь. Если Вовка не захочет мириться, он, увидев Леру, сейчас же уйдет. Но на лестнице тихо. «Значит, мирятся», — думаю я и убегаю в школу.

3

Проходит год. Мама выздоравливает и снова начинает работать в своей