— Но он хотел вернуть себе самое дорогое, ведь так? — тогда спросила она.
— И что же, — я усмехнулся. — У моего отца на руках сгорела в лихорадке сперва его жена, потом дочь, весь госпиталь тихо угасал и многие целители, которых он растил с самого детства, воспитывал как родных, одни за одним умирали. Даже я оставил его в тот момент, когда он больше всего нуждался в поддержке. Но он не стал маниакально искать способ все вернуть. Он смирился. Хотя, если честно, целители никогда не могут смириться со смертью. Мы только принимаем ее как должное.
И сейчас он получал то, что заслужил. Обвинитель в лице Алии, которая представляла департамент дознавателей, настаивала на смертной казни, но Совет решил иначе. Его решили лишить магии, надев на руки неснимаемые кандалы, а после, передать королевской семье, где его ждал уже королевский суд. Ариан и Партар поделили между собой жизнь мага, оставшись довольны сотрудничеством, а разменная монета в виде Стефана хорошо послужила политическим амбициям короля и Совета.
После заседания суда я выходил в числе первых, ведя под руку Ирен. Смотреть на то, как члены Совета лишают магии человека, у меня было никакого желания, да и принцесса хотела поскорее покинуть это место и выбросить из своей головы Стефана.
— Теперь и вправду все закончилось? — прошептала она, прижавшись к моему плечу.
Я промолчал.
Мимо нас проходили люди, громко шептались о суде, делясь друг с другом впечатлениями. На нас никто не обращал внимания. Никто, кроме высокого человека, который стоял, прислонившись к колонне. Стоял и смотрел на меня в упор.
Я его узнал. Алинор Гриворд почти не изменился с нашей последней встречи, но от него больше не веяло рыцарской удалью, да и взгляд стал более серьезным, хмурым. Он не улыбался, как раньше во весь рот, не держал плечи расправленными, а спину прямой — он сутулился, казавшись ниже своего роста, его кучерявые черные волосы лежали на голове вороньем гнездом, а на скулах появилась недельная щетина. Да и одежда, хоть была и опрятной, но, какой-то помятой, словно он надел самое чистое и приличное из своего гардероба, не удосужившись погладить, и пошел на суд.
Когда мы подошли, рыцарь учтиво поклонился Ирен и даже кивнул мне в знак приветствия.
— Мой король отомщен, миледи? — первое, что произнес он вслух. Его некогда громкий бас стал каким-то тихим, с хрипцой, словно он отвык от разговоров.
Ирен решительно произнесла:
— Да, сэр Гриворд, отомщен.
Он кивнул, немного расслабившись.
— Теперь я могу уйти свободно, — прошептал он сам себе.
Принцесса побледнела, и, встрепенувшись, цепко схватила его за рукав:
— Как это уйти! Не смейте умирать! Я… — она судорожно смотрела ему в глаза, видно, и впрямь сильно испугавшись за своего бывшего героя. — Я не позволю вам! Я… Я приказываю!
Мужчина недоуменно поглядел на девушку и хрипло засмеялся. Глаза рыцаря потеплели и он присел на колени перед принцессой, легонько поцеловав ее в ладонь.
— Не волнуйтесь, миледи. Я обещаю вам, что никогда не подниму на себя руку.
Ирен залилась краской и растерянно на меня оглянулась — такой реакции от Алинора Гриворда она явно не ожидала и это ее смутило. Она, бедная, жалела его, изводила себя мыслями о том, что сломала человеку жизнь, а он оказался не таким уж и сломленным.
— Моя служба теперь полностью закончена, — встав с колен, произнес он, посмотрев на меня. Видно, хотел объясниться, только вот не знал как.
— А как же служение Его новому Величеству? — усмехнулся я.
Алинор покачал головой:
— Произнести присягу после всего, что было — это обмануть себя и своего короля. Я никогда не буду лжецом и притворщиком.
— Но сэр Гриворд, — тепло произнесла Ирен. — Я уверена, что мой брат больше на вас не сердится и вы будете хорошо служить новому королю. Зачем себя изводить? Прошу, вас.
Рыцарь криво улыбнулся.
— Миледи, может, Его Величество на меня и не сердится, но я сержусь на себя сам и, увы, не смогу простить себя за слабость. — Он серьезно посмотрел на меня. — Берегите Ее Высочество, магистр Никериал Ленге, надеюсь, у вас это получиться куда лучше, чем у меня.
Ирен судорожно вздохнула и отступила, разжав широкую ладонь мужчины.
Еще долго мы смотрели в след уходящему рыцарю, думая о том, как за год круто перевернулись жизни многих людей, а в особенности одного прямолинейного и по-детски наивного Алинора Гриворда.
— Как ты думаешь, с ним все будет в порядке? — спросила меня девушка, когда он растворился в толпе людей.
— С этим упрямым чурбаном, который изводил меня, стоя под стенами замка, развалил мне ползамка, и гонял меня в монастыре? О, богиня, Ирен, у меня от него целую неделю была мигрень!
— Ты что, — изумленно посмотрела на меня девушка, — до сих пор это ему припоминаешь?
— Своих должников я помню всегда, — мрачно осведомил я девушку. — Он мне должен за разрушенный замок выплатить компенсацию.
— За маленькую стенку?
— Нет, Ирен, за огро-омну-ую стену и издевательство над моими нервами.
Я рассмеялся, приобняв возмущенную моим жлобством девушку, и неторопливо повел ее домой к Филу, где был запланирован небольшой праздник по поводу казни моего главного недруга. Она еще долго сердилась и высказывала мне, что нужно быть добрым, снисходительным и прощать всем долги, особенно, неким рыцарям без страха и упрека. Я кивал, неловко отшучивался и уверял ее, что она мне скажет еще спасибо за мою экономность, когда мы будем отстраивать замок. Да только она не знала, что в глубине души я тоже переживал за непутевого рыцаря и искренне хотел, чтобы он наконец-то нашел свое счастье.
***
На больничной койке сидел мужчина. В истинном обличии Микио казался каким-то невзрачным: короткий ершик белых волос, бледная с синими прожилками кожа, которая могла поспорить с чистыми больничными простынями в белизне, обескровленные губы, потрескавшиеся от принимаемых лекарств. Единственное, что в нем выделялось — это глаза. Большие, открытые, с красноватой радужкой.