- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (21) »
Как только он спрыгнул на землю, во двор дома влетела патрульная милицейская машина и сразу же резко затормозила.
Выбросились все четыре дверцы.
— Стоять!
Артем понял, что приехали за ним.
— Вот старуха Шапокляк! — с досадой промолвил он и задал стрекача в арку.
— Стой!
Началась погоня.
— Раз! Два! Три!
На небольшой спортивной площадке воспитанники младших классов детского дома-интерната делали утреннюю зарядку.
— Раз! Два! Три! — проводил зарядку воспитанник постарше.
Уходя от своих преследователей, Артем перемахнул через ограду спортплощадки детдома, в долю секунды сорвал с себя куртку вместе со свитером и майкой, сунул все это в рыхлый сугроб и, голый до пояса, стал рядом с маленьким Дениской делать зарядку:
— Раз! Два! Три! Раз! Два! Три!
И тут же появились запыхавшиеся стражи порядка:
— Ребята, здесь мужик пробегал?
— В красной куртке? — спросил Дениска.
— Ага!
Артем старательно делал зарядку.
Дениска указал направление милиционерам.
Те убежали.
— Ну, спасибо, друг, — сказал детдомовцу Артем.
— За что они тебя?
— За любовь.
— Не понял.
— Подрастешь — поймешь.
Артем оделся и быстро зашагал во двор соседнего дома.
Возле мусорного бака стоял старый Мишук.
— Уважаемый, — обратился он к Артему. — Дайте пару рубликов… На пузырек не хватает.
— Ты бы лучше просил голодного больного песика дома покормить, — посоветовал ему Артем.
— Так ведь совру…
— А врать не умеешь?
— Не, живу по правде. Так теплее…
— Теперь понятно, почему дошел до жизни такой.
— Дайте рублик…
— На, — Артем дал аж целую десятку. — Купишь себе пузырек, а на остальное купишь еды. Даешь слово?
Мишук молчал.
— Давай слово или гони назад деньги, — строго сказал Артем. — Даешь?
— Даю. А жрачку можно закусью назвать?
— Можно.
— На все остальное куплю закуси.
— Будь здоров.
— Спасибо, уважаемый… С вами Бог.
— Слышь, старик, давай про Господа возле мусорного бачка не вспоминать. О’кей?
— Ес, — тоже по-английски сказал Мишук.
Туман ярам, ярам-даліною,
Туман ярам, ярам-даліною…
За туманам нічога ня відна,
За туманам нічога ня відна.
Над деревней неслась песня.
Ходас и Струк, уже «хорошенькие», сидели за столом и пели.
Со старых фотографий на стариков смотрело ушедшее поколение.
Струк вдруг перестал петь, грустно-грустно посмотрел на Ходаса и по-детски всхлипнул.
— Слышь, Андрюха, возьми меня в батраки. А? В дворники… В садовники… будем вместе жить. Не могу я больше в этой богадельне… Каждый день одно и то же… Одно и то же… «Проходите на завтрак! Проходите на обед! На прогулку! Принимать лекарство…» Это не моги! Это вредно! Тьфу! А что для нас в нашем возрасте полезно? Для нас уже все вредно… Давай еще дербалызнем…
Ходас стал наливать из пузатой бутылки с этикеткой «Белые Росы».
— До краёв! Мне до краёв! — игриво процитировал покойника Тимофея Струк.
— Будь жив, — поднял чарку Андрей.
— Буду.
Чокнулись. Выпили.
Струк закусил колбасой, посмотрел на портрет старого Ходаса на стене, спросил:
— А дядька Федос с какого года?
Андрей на секунду задумался, а потом с удивлением ответил:
— Сто лет в этом году будет… Было бы… Аккурат перед самым Новым годом. 31-го.
— Давай помянем… Моему тоже за девяносто бы стукнуло.
Налили. Помянули. Помолчали. Струк взял в руки бутылку, стал рассматривать золотистое название «Белые Росы» на этикетке.
— Какая деревня была! А, Андрюха? Помнишь? А нас, как баранов, взяли всех и в железобетонный гроб. А мы еще и радовались… Ты радовался?
Андрей промолчал.
— А я радовался, — признался Струк. — А сейчас… Пропади все пропадом! Так я у тебя переночую сегодня… А, Андрюха?
— Ночуй…
— За туманам нічога ня відна,
За тума-анам нічога ня відна…
Сашка сменился с дежурства и шел домой по предновогоднему городу.
Возле магазина «Белые Росы» остановился, достал мобильник, нажал кнопку.
— Я уже домой… В магазине ничего не надо?
Артем увидел себя во сне семилетним пацаном с тяжелым букетом гладиолусов.
Мать его в школу в первый класс собирает.
Рубашка беленькая, ни разу не одеванная, школьная форма синяя, ботинки жмут.
Верка, радостная и красивая, присела возле него, поправляет воротничок, пробует усмирить непокорный вихор на макушке, берет его за руку и выводит из подъезда на улицу. А на улице солнечный потоп, море цветов и пушистых бантов. И все это стекается к школе.
Немного оглушенный, но бодрый, прижимая левой рукой увесистый букет к груди, Артем шагает по бетонной дорожке и слушает наставления мамы Веры.
Верка все говорит, говорит, но Артем ничего не слышит. И вдруг:
— Артем! — донеслось откуда-то сверху.
Артем поворачивает голову вправо и видит, что в школу его ведет за руку не мама, а дочка дяди Васи и тети Маруси Галюня. Только взрослая. Он малый, а она взрослая.
— Артем, — ласково и нежно позвала Галюня, а потом хрипловатым и строгим голосом отца приказала: — Артем! Службу проспишь!
— Ты только поаккуратнее, — донеслись до Артема слова матери.
— Поаккуратнее… — фыркнул Сашка. — Тема!
Артем окончательно проснулся и выскочил из-под одеяла:
— Всем по доброму утру!
— Иди умойся, — сказал Сашка. — Разговор есть.
Сидели на кухне.
Напряженно пили чай.
— Тебе что, девок не хватает? — грубовато спросил Сашка.
— Не понял, — улыбнулся Артем, хотя все прекрасно понял.
— Она твоя сестра! — Сашка старался быть грозным.
— Все люди братья, — улыбнулся Артем.
— Тёма! Я не посмотрю, что ты… самбист-каратист.
— Ремня дашь? Вызову службу спасения. Ибо телесные наказания запрещены законом. А вот браки между
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (21) »