- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (10) »
сходить на берег, так?
Боя, приехавшего с Манро, приставили к багажу Нила, а мужчины сели в сампан и вскоре причалили к берегу.
— Сразу пойдем в бунгало или сначала хотите осмотреться? У нас — два часа до второго завтрака.
— Можем мы заглянуть в музей? — спросил Нил.
Манро вновь улыбнулся одними глазами. Такая просьба его порадовала. У реки стояли хижины, в которых проживали малайцы. Они не сидели без дела, но не суетились попусту, и не вызывало сомнений, что такая размеренная, спокойная жизнь их вполне устраивает. Она вершилась в полном соответствии с естественным циклом, начинаясь рождением и заканчиваясь смертью, а между этими вехами умещались любовь и обыкновенные человеческие хлопоты. Потом пришел черед базарам, узеньким улочкам с торговыми рядами, где множество китайцев работали, ели, и, как у них принято, галдели без умолку.
— После Сингапура, конечно, смотреть не на что, — прервал долгое молчание Манро, — но я думаю, и у нас довольно-таки живописно.
Они взяли рикш и поехали к бунгало.
Манро пригласил молодого человека в гостиную. На диване лежала женщина и читала книгу. Увидев их, она неспешно поднялась.
— Это моя жена. Боюсь, мы ужасно задержались, Дарья.
— Разве это имеет значение? — улыбнулась она. — Что может быть несущественнее времени? — И протянула Нилу руку, довольно-таки крупную, глядя на него долгим, внимательным, но приветливым взглядом.
Лет тридцати пяти, среднего роста, слегка загорелая, со светло-синими глазами, Дарья зачесывала волосы (тусклые, необычного русого оттенка) назад, с пробором посередине, и собирала на затылке в небрежный пучок. На широком лице выделялись высокие скулы и довольно мясистый нос. На красавицу она определенно не тянула, но ее медлительные движения отличала чувственная грациозность, а непосредственность поведения могла оставить равнодушным разве что слепого. Дарья была одета в легкое зеленое платье и говорила на английском превосходно, но с легким акцентом.
Они сели завтракать. Нила вновь одолела застенчивость, но Дарья словно ничего не замечала, вела разговор легко и непринужденно. Спрашивала о его путешествии, о сингапурских впечатлениях, рассказывала о людях, с которыми ему предстояло встретиться. Во второй половине дня Манро собирался представить его Резиденту, султан находился в отъезде, а вечером — отвести в клуб. Там Нилу предстояло познакомиться со всем обществом.
— Вы станете популярны, — Дарья не отрывала от Нила светло-голубых глаз, и не будь он столь наивен, то понял бы, что она уже оценила и его рост, и мужскую силу, и вьющиеся волосы, и цвет кожи. — Нас здесь не очень-то уважают.
— Ерунда, Дарья. Ты — слишком мнительна. Они — англичане, ничего больше.
— Самые ничтожные, самые ограниченные, самые заурядные людишки, среди которых мне, на свою беду, приходится жить.
— Макадам только приехал, так что, не дури ему голову. Он найдет их милыми и гостеприимными.
— Как ваше имя? — спросила она.
— Нил.
— Я так и буду вас звать. И вы должны называть меня Дарья. Терпеть не могу, когда ко мне обращаются «миссис Манро». В такие моменты ощущаю себя женой священника.
Нил покраснел. Его смутил столь быстрый переход на имена, и он не знал, что и думать о Дарье Манро. Она перескочила через первые этапы знакомства и говорила с ним, как с человеком, которого близко знала всю жизнь. Его это ставило в тупик. Он не приветствовал такой поспешности. Сам, когда у него появлялся новый знакомый, предпочитал соблюдать осторожность. Держался приветливо, но не торопился пройти свою часть пути, хорошенько не разглядев, куда идет. Но с Дарьей он ничего не мог поделать. Она шла напролом, сближаясь с ним помимо его воли.
Дарья расспросила его об отце и матери, братьях, жизни в школе и университете. Рассказала о себе. Ее отца, генерала, убили на войне, мать была дочерью князя Лучкова. Жили они в Восточной России. Когда большевики захватили власть, бежали в Йокогаму. Едва сводили концы с концами, продавая драгоценности и произведения искусства, которые удалось привезти с собой. Она вышла замуж за такого же русского эмигранта. Брак оказался несчастливым, и через два года она развелась с мужем. Мать умерла, и, оставшись без денег, Дарье пришлось самой зарабатывать на жизнь. Ее наняла американская благотворительная организация. Она преподавала в миссионерской школе, работала в больнице. Нил негодовал и при этом краснел от смущения, когда она рассказывала о мужчинах, которые пытались воспользоваться ее беззащитностью и бедностью. Дарья же и не думала опускать подробности. Она рассказала, как однажды прибегла даже к помощи револьвера, чтобы защитить свою честь.
— Я поклялась, что убью его, если он приблизится еще на шаг и, если б приблизился, застрелила бы, как собаку.
— Господи! — вырвалось у Нила.
Ангуса она встретила в Йокогаме, где он проводил свой отпуск. Ангус покорил ее прямотой и переполнявшим его благородством, чуткостью и серьезностью. Он был ученым, а наука — молочная сестра искусства. Ангус предлагал ей умиротворенность, предлагал безопасное будущее. К тому же она устала от Японии, а Борнео представлялся чем-то волнующе-загадочным. В браке они жили уже пять лет.
Дарья дала Нилу романы русских писателей. Он взглянул на названия: «Отцы и дети», «Анна Каренина», «Братья Карамазовы».
— Это три вершины нашей литературы. Прочитайте их. Величайшие романы, которые когда-либо видел мир.
Как и многие ее соотечественники, Дарья говорила так, будто никакая другая литература в расчет не принималась, и буквально заворожила Нила.
— Вы очень похожи на Алешу, Нил, — она смотрела на него ласковыми и нежными глазами, — только на Алешу с шотландской суровостью, подозрительностью и благоразумием, которые сдерживают вашу душу, не позволяют раскрыться во всей ее красоте.
— Я вовсе и не Алеша, — застенчиво ответил Нил.
— Вы просто не знаете, кто вы. Вы ничего о себе не знаете. Почему вы натуралист? Из-за денег? Вы заработали бы гораздо больше, сидя в конторе вашего дяди в Глазго. Я чувствую в вас что-то особенное, неземное и готова поклониться вам в ноги, как отец Зосима — Дмитрию.
— Пожалуйста, не делайте этого, — он улыбнулся, но при этом чуть покраснел.
По прочтении романов ему стали более понятны странности Дарьи. Книги показывали среду, в которой она выросла, и он узнавал в ней черты, свойственные многим героиням русской литературы, но совершенно чуждые женщинам, которых он видел в Шотландии, его матери или дочерям дядюшки в Глазго. Он больше не удивлялся тому, что она засиживается допоздна, выпивая одну чашку чая за другой, или целыми днями
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (10) »