отвратительная.

— Можно было полагать, что за десять лет вы решили эту проблему.

— Почему бы вам не поговорить с Компанией о моем скудном бюджете?

От жары кружилась голова, любое движение изнуряло. Я вытирала пот с лица. Снаружи послышался крик, который мог быть криком боли, или торжества, или чего-то совершенно иного.

Импульсные помехи в работе коммуникатора перешли в голос.

— Прием.

Молли ответила. Ее тон был резок.

— Дэвид? Какова у вас ситуация?

— …«челнок» в безопасности. Несколько… групп из поселения. Вы хотите, чтобы я предпринял против них какие-то действия?

— Нет. Еще нет. Сохраняйте спокойствие.

Вдруг голос Дэвида прорвался, стал громче, в нем слышался явный сино-английский акцент.

— Вы собираетесь подать официальную жалобу местным властям?

Молли взглянула на меня, а затем вверх, на люк, и сначала улыбнулась.

— Не знаю, те ли самые сейчас «власти», что сегодня утром. И зачем только нам понадобилось прилететь сюда вовремя дворцового переворота… Вы можете установить контакт с орбитальной станцией?

— Нет. Но мы этого ожидали.

— Конечно. Свяжитесь со мной снова, если ситуация изменится.

Она щелчком закрыла корпус коммуникатора. Одна темнокожая рука задержалась на приборе на то время, пока она пристально смотрела в пространство перед собой.

Я сказала едким тоном:

— Что касается прибытия «как раз во время» дворцового переворота, то я сомневаюсь в том, что он вообще состоялся бы, если бы мы не прибыли. Какая бы фракция ни поддерживала контакт с Землей, мы сделали их попытки взять здесь власть стоящими того… Я подумала, что это возможно, когда нас стали держать подальше от Повелителя-в-Изгнании.

Воздух был горячим, душным. Люк, что вел в находившееся ниже здание, также был заперт. Клаустрофобия вот-вот присоединиться к голоду и жажде.

— Походит на то, что вы сказали, Линн, мы — дестабилизирующий фактор, — примирительно сказала тихоокеанка, — но это неизбежно.

— Разве? Нет, правда? Молли, не говорите мне этого. «ПанОкеании» не нужно здесь быть…

Она встала во весь свой рост, сделала несколько шагов и обернулась ко мне:

— Расскажите, что вы об этом знаете. Вы были здесь посланницей в течение восемнадцати месяцев, это было десять лет назад! Ради Бога, перестаньте вести себя как хозяйка этого города. И если бы вам было угодно на пять минут отцепиться от меня, я почувствовала бы себя гораздо лучше! Я не слышу от вас ничего, кроме критики. А если мне нужен совет, ради чего вы здесь и находитесь, то получаю я только…

— Что же?

— …вы поступаете как обиженный трехлетний ребенок. Вам платят, чтобы вы выполняли здесь свою работу. Ради Бога, Линн!

— Черт возьми, — сказала я.

Я подумала: «Боже, я слишком стара для того, что здесь делаю, мне не следует этим заниматься…»

Полуденная тишина угнетала; уши нуждались в том, чтобы слышать пение птиц или человеческие голоса. Не было слышно даже чужих звуков. Мы вдвоем в сердце города, охваченного насилием. Иногда безопаснее приходить одному, одного легко не заметить. Но двое… что же, в назидание другим можно наказать одного из них, менее ценного. Чего стоит здесь представитель Компании? Я задумалась. Какова цена специальному советнику?

— Этот город выбивает меня из колеи, — сказала я.

Молодая женщина все еще стояла, глядя на меня сверху вниз с постепенно исчезающим гневом. Мне было не по себе от малодушных оправданий.

Я сказала:

— Вы делаете то, что я привыкла здесь делать как посланница. И, может быть, делаете это несколько лучше. Ну ладно.

— Так расскажите мне что-нибудь, чего я не знаю. — Она по-детски просияла улыбкой и снова села, по-турецки скрестив длинные ноги.

— Сожалею. Это от первого контакта с этим миром. Я знаю, что если не я, то был бы кто-нибудь другой, но… существует ответственность. Может быть, комплекс вины.

Белый прямоугольник солнечного света переместился по пыльному полу и освещал теперь угол низкого каменного столика. Молли привалилась спиной к стене. Она смотрела на узкую полоску неба. Потом повернула ко мне темное, ослепленное ярким светом лицо.

— Вины? Нет! Мир слишком велик для ответственности одного человека.

Я утратила способность сопоставлять страх с результатом и рисковать. А у этой угловатой женщины она все еще есть.

— Это… — я подыскивала слова, — это так, словно я вернулась назад, в прошлое, в тот мой год на Орте, и все повторилось в миноре. Та же тема, но в более мрачном ключе.

— А-а, но те дни, Рассредоточение — это было немного нереально. Вы могли прикасаться к мирам, но едва ли изменять их. Не то, что сейчас.

Ее тон убеждал, что современность и «реальный мир» — одно и то же.

В падающем солнечном свете промелькнула тень, еще одна, и еще; возможно, дюжина ортеанцев миновала оконную щель, в остальном оставаясь невидимыми. Голоса на крыше над нами звучали приглушенно.

Голос с акцентом снова заговорил в моей памяти: «Вы знаете, кто положил их там…» Нет! Я подумала, что нам нужно побольше услышать от Патри Шанатару. Кто же это так сильно нуждается здесь в Компании?

Не те ли это люди, которые сейчас сражаются; не та ли это женщина, Голос, который пользуется расположением Земли? Или она блефовала? Не знаю. Не знаю. Мы здесь как слепые.

Я сказала:

— У меня такое ощущение, будто здесь есть что-то важное, что мне необходимо вспомнить.

Выражение лица Молли изменилось, и я вспомнила, что она — Представитель компании «ПанОкеания», обстоятельство, которое трудно всегда иметь в виду.

— Что-нибудь, что могло бы помочь нам сейчас?

Я пожала плечами.

Она сказала:

— В ваших старых отчетах есть пробелы.

— Что значит пробелы?

— Побывав в чужих мирах, люди умалчивают о том, что там есть всегда. Вы умалчиваете о большем, чем большинство. Я знаю, что у вас была очень плохая реакция на гипноленты. Хотелось бы знать, не повлияло ли это на вашу память.

Такая непосредственность задела меня.

В этот момент проявленной беспечности вся неуверенность в себе и опасения, составлявшие эту «плохую реакцию», снова задели меня за живое. Память есть личность: теряя одно, теряешь и другое.

— Возможно, — сказала я. — Не знаю. Хорошо, больше не буду вести себя как трехлетка. Но я убеждаюсь, что этот мир нарушает душевное равновесие сильнее, чем я полагала, когда согласилась сюда вернуться.

Откуда-то сверху послышался сдавленный крик, и в тишине послышался топот бегущих ног.

Молли криво улыбнулась.

— Я тоже не нахожу его внушающим излишнюю уверенность.

Белый свет с трудом перемещался по пыльному полу. День на Орте равен 27 часам по земному стандарту; медленное время течет, но отдыхает даже страх. Вскоре я взглянула через комнату и