Под моим окном
Принакрылась снегом,
Точно серебром.
На пушистых ветках
Снежною каймой
Распустились кисти
Белой бахромой.
И стоит береза
В сонной тишине,
И горят снежинки
В золотом огне.
А заря, лениво
Обходя кругом,
Обсыпает ветки
Новым серебром.
Под стихотворением стоит подпись: Аристон.
В наши дни, пожалуй, каждый школьник знает, что "Березу" написал Сергей
Есенин. Но долгое время об этом ничего не было известно. Принадлежность
псевдонима Есенину установил в 1955 году, то есть более сорока лет спустя
после публикации, Д. Золотницкий.
Просматривая рукопись книжки стихов для детей "Зарянка" (хранится в
Институте русской литературы в Ленинграде), литературовед увидел вырезку из
журнала "Мирок" с авторской пометой. Автором же рукописи был Сергей Есенин.
"Зарянку" в 1916 году молодой поэт предложил издателю М. В. Аверьянову, но
до печатного станка она так и не дошла. По мнению Д. Золотницкого, так
случилось потому, что "Есенин отверг многие замечания издателя".
Несколько позже было опубликовано письмо Есенина Грише Панфилову,
которое, судя по всему, относится к самому началу 1914 года. "Распечатался я
во всю ивановскую, - сообщает Есенин своему другу, соученику по
Спас-Клепиковской школе. - Редактора принимают без просмотра и псевдоним мой
"Аристон" сняли. Пиши, говорят, под своей фамилией".
Действительно, в течение 1914 года стихи Есенина публиковались в
нескольких московских журналах и газетах, а в "Мирке" - особенно часто. Но
ни в одном издании псевдоним "Аристон" больше не появлялся.
Что же стоит за словом "Аристон" и почему именно его Есенин выбрал для
своего первого выступления как поэта?
В заметке Д. Золотницкого об этом не говорится ни слова. Молчат и
комментаторы собраний сочинений Есенина в пяти, трех и двух томах, а также
многочисленных однотомников.
И только в воспоминаниях Николая Сардановского имеется несколько строк,
которые, казалось бы, все объясняют. "Вначале он, - говорит Сардановский о
Есенине, - хотел было писать под псевдонимом "Аристон" (так назывался
начинавший получать распространение в то время музыкальный ящик)".
Действительно, такого рода "механизм" тогда существовал. В рассказе И.
Бунина "Я все молчу", опубликованном в 1913 году, описывается, как на
свадебном пиру в господском доме "захлебывался охрипший аристон то
"Лезгинкой", то "Вьюшками"...". Один из персонажей того же рассказа с
дочерьми станового танцевал "под аристон".
Конечно, молодой поэт волен избрать своим псевдонимом слово с самым
неожиданным значением, и тем не менее этот выбор не может не иметь под собой
хоть какую-то, пусть самую зыбкую, основу.
Название механического заводного музыкального ящика... Чем оно
привлекло Есенина? Своей звучностью? Необычностью? Или было увидено что-то
схожее в понятиях: поэт, певец - музыкальный инструмент, музыкальный ящик?
Сколько-нибудь определенное сказать тут, пожалуй, невозможно.
Правомерен и такой вопрос: не ошибся ли Сардановский, связывая
псевдоним Есенина "Аристон" с названием музыкального ящика? Почему, скажем, не предположить, что это слово поэт взял из "Истории" Геродота - в ней
упоминаются два военачальника, носящие имя Аристон? Кстати, один из них, по
описанию историка, был почитаем народом за храбрость...
И все-таки, мне думается, ни название музыкального ящика, ни имя
военачальников давних времен прямого отношения к есенинскому псевдониму не
имеют. Слово "Аристон" молодой поэт заимствовал из иного источника -
поэтического.
Есть у Гавриила Романовича Державина стихотворение "К лире". Оно
начинается так:
Звонкоприятная лира!
В древни златые дни мира
Сладкою силой твоей
Ты и богов и царей,
Ты и народы пленяла.
Глас тихоструйный твой, звоны,
Сердце прельщающи тоны,
С дебрей, вертепов, степей
Птиц созывали, зверей,
Холмы и дубы склоняли.
В следующих строфах - речь о некоторых пороках, свойственных, по мнению
Державина, его современникам:
Ныне железные ль веки?
Тверже ль кремней человеки?
Сами не знаясь с тобой,
Свет не пленяют игрой,
Чужды красот доброгласья.
Доблестью чужды пленяться,
К злату, к сребру лишь стремятся,
Помнят себя лишь одних;
Слезы не трогают их.
Вопли сердец не доходят.
"К злату, к сребру лишь стремятся..." Эта мысль Державина близка
раздумьям молодого Есенина. "Да, друг, - обращается он из Москвы к Грише
Панфилову, - идеализм здесь отжил свой век, и с кем ни поговори, услышишь
одно и то же: "Деньги - главное дело", а если будешь возражать, то тебе
говорят: "Молод, зелен, поживешь - изменишься". В другом письме тому же
адресату замечает: "Люди здесь большей частью волки из корысти. За грош они
рады продать родного брата" (оба письма относятся к концу 1913 года).
"Помнят себя лишь одних..." В письме Есенина Марии Бальзамовой читаем:
"Люди все - эгоисты. Все и каждый только любит себя и желает, чтобы всё
перед ним преклонялось... Человек любит не другого, а себя, и желает от него
исчерпать все наслаждения. Для него безразлично, кто бы он ни был, - лишь бы
ему было хорошо" (начало 1913 года).
"Слезы не трогают их, вопли сердец не доходят". Как бы своеобразный
отзвук этих строк Державина находим в есенинских письмах и стихах 1912-1913
годов. "Все
