— О морозе и не говори, Шадлинский. Выпей чаю, согреешься.

Абасгулубек присел на стул. Жалобно застонали ножки стула. Стакан исчез в его широкой ладони.

— Вероятно, ты знаешь о создавшемся положении, — сказал Шабанзаде, кивнув в сторону гор.

Абасгулубек тяжело вздохнул.

— На старости лет Кербалай решил показать свою удаль. Толкнуть его в грудь, не удержится — упадет. Мне не по себе, когда думаю о нем. Неужели он всерьез собирается бороться с Советской властью?

Зашуршала бумага. Шабанзаде протянул ее Абасгулубеку:

— Пришло из центра. На, погляди.

Абасгулубек пробежал письмо, поднял голову и посмотрел на Шабанзаде. В прищуренных глазах секретаря, в виноватой улыбке, застывшей на губах, он прочел, что вопрос, собственно, уже решен.

— Кербалай прислушается к тебе? — опережая вопрос Абасгулубека, спросил Шабанзаде.

— Раньше прислушивался, сейчас не знаю...

Кербалай Исмаил был не из тех, кто ходит по земле опустив глаза. Он всегда был замкнут и сдержан. Часами сидел в своей комнате, у печки, устремив глаза в какую-нибудь одну точку и задумчиво вороша золу. Домочадцы знали: в это время лучше не входить к нему. Кербалай принимает решение, обдумывает возможные его последствия. Линии, вычерченные им на остывшей золе, были письменами судьбы, горя и слез… То в одном, то в другом доме соседнего села Чимен, вотчины враждебного ему рода Усубоглу, раздавались плач и крики, женщины рвали на себе волосы, мужчины клялись отомстить.

Села были расположены по соседству. Но давняя вражда разделяла их. Никто не осмеливался переходить из одного села в другое.

Однажды условная граница меж селами была нарушена. Телка Кербалай Исмаила перешла на пастбище села Чимен. Кербалай Исмаил позвал к себе сына Ядуллу, которому за месяц до того справили обручение:

— Иди приведи телку.

— Отец, но...

— Подумай, кого я могу послать, кроме тебя?!

— Отец, ведь...

— Если не пойдешь, у меня язык не повернется назвать тебя сыном.

Ядулла взял ружье и отправился за телкой. Прошел пастбище, добрался до зарослей лоха над арыком. Спрятался за деревьями. Наклонив ствол ружья, положил руку на затвор. След животного вел вниз, туда, в заросли гранатника. Пригнувшись, чтобы не быть замеченным, Ядулла шел, думая, куда могло запропаститься проклятое животное. Вдруг крепкие руки сзади схватили его.

Смерть сына Кербалай Исмаила была ужасной — ему отрезали нос и уши, выкололи глаза.

В эти страшные для Кербалай Исмаила дни на помощь ему пришел только Абасгулубек. После долгих переговоров, неоднократных поездок в село Чимен он наконец добился, чтобы ему выдали труп Ядуллы. После случившегося все говорили, что Кербалай Исмаил больше никогда не будет ворошить золу. «Смерть Ядуллы сломила меня. Я сам виноват в случившемся. Это — божья кара за все то, что я совершил».

Да, похоже, несчастье сломило его, согнуло, он стал словно меньше ростом.

— Я так обязан тебе, Абасгулубек, что, если даже сто лет буду твоим слугой, все равно мне не сквитаться, — говорил он в те горестные дни.

Обо всем этом Абасгулубек рассказал Шабанзаде. Папироса, с которой он забыл стряхнуть пепел, все еще была зажата в его пальцах.

— Так, — сказал Шабанзаде, возвращая Абасгулубека из тревожных дней восемнадцатого года в сегодняшний день. — В то время ты сделал для него добро. Сделай и теперь. Ведь он висит над пропастью. Ты не дашь ему упасть и разбиться. Он послушает твоих советов.

— Хорошо, предположим, он прислушается к голосу разума, сложит оружие. Чем все это для него кончится? Его арестуют? Я не стану ему лгать.

— На этот счет указаний нет. Но думаю, что, если он не тронул колхозных активистов, ему ничего не грозит. И потом, многое зависит от того, как он поведет себя в будущем.

— Мне нужно твердое слово.

— Мы гарантируем ему свободу.

— Так.

...Он станет думать, что вышел на прогулку, просто на охоту. Ведь раньше он не раз охотился в горах над Карабагларом. Однажды он сидел в засаде вместе с Кербалаем, поджидая горных козлов. В кустах мелькнула тень, и тотчас грянул выстрел пятизарядного ружья. Наутро в ущелье нашли дикую кошку, убитую точным выстрелом в голову.

— Когда мелькнула тень, я подумал, что в ваших горах появились тигры, Кербалай, — сказал он хозяину дома.

— Наши тигры двуноги, — не преминул прихвастнуть Кербалай Исмаил. — В этих горах есть такие тигры, как Гамло.

— Что же, может быть. Но мне встретилась дикая кошка, — сдержанно ответил Абасгулубек.

...Голос Шабанзаде вновь вывел его из раздумий.

— Значит, согласен. Я считаю — кроме тебя, никто не справится с этим заданием.

Когда Шабанзаде говорил это, Абасгулубек думал о том, что должен спасти людей от беды, нависшей над ними, успокоить разыгравшиеся страсти.

«Удивительный человек Абасгулубек, — думал Шабанзаде. — Как он отказывался, когда его направляли на стройку. Говорил: не справлюсь, опозорю свое доброе имя. С трудом удалось уломать. У Кербалай Исмаила его подстерегает смертельная опасность. А он не колеблется. Удивительный человек».

— У меня есть предложение, — Шабанзаде поднялся над столом. Зажег папиросу, прошелся по комнате. — Я решил послать имеете с тобой Халила, ты не против? Рекомендовать его не надо. Руководитель передового хозяйства, активный работник.

Абасгулубек отставил в сторону стакан.

— Ты еще просишь моего согласия?! Халил мне друг и брат. Через многое мы прошли вместе.

— Подготовьтесь, пойдете в горы, как только приедет товарищ из города.

Долго ли готовиться?.. Заряжу винтовку, возьму маузер — вот и все приготовления.

Шабанзаде как бы невзначай бросил, что придется идти без оружия... Абасгулубек, не зная, что сказать, только пожал плечами...

На другой день в том же кабинете произошел следующий разговор. Шабанзаде вложил в замок сейфа ключ и, нажав кнопку позади сейфа, открыл дверцу. Повернулся лицом к Абасгулубеку. Сейф с открытой дверцей темнел за его спиной, как грот в скале.

— Товарищ Шадлинский, партийный билет...

— Что?

— Таков порядок. Когда коммунист отправляется на опасное задание, свой билет он оставляет в партийном комитете. Мы не можем нарушать Устав.

Абасгулубеку стало не по себе от этих слов. Он растерянно глядел на секретаря. Ему доверили этот билет. Вот уже столько лет он носит его на груди. Никто из близких не видел этого билета. Даже Халилу не показывал.

— Мы потеряли доверие?

Шабанзаде предполагал, что предложение о сдаче билета вызовет недовольство, но что разговор примет такой оборот, он не ожидал.

— Если бы вам не доверяли, партия не поручила бы это задание. Порядок есть порядок. Вы можете попасть в