- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »
Рэй БРЭДБЕРИ В дни вечной весны «Выпить сразу: против безумия толп»
Это была одна из тех проклятых ночей, немыслимо жарких и душных, когда ты лежишь пластом, полуживой, до двух часов ночи, потом садишься рывком в постели, поливая себя своим прокисшим соком, и, пошатываясь, спускаешься в огромную печь подземки, куда на крыльях пронзительного воя вылетают из тьмы блуждавшие где-то поезда. — Черт возьми, — прошептал Уилл Морган. А черт уже взял эту заблудившуюся армию зверочеловеков, кочующих всю ночь напролет из Бронкса на Кони-Айленд, потом обратно: вдруг повезет, вдруг вдохнешь соленого океанского ветра и переполнишься благодарением. Где-то, о боже, где-то в Манхэттене или дальше веет прохладой. Во что бы то ни стало нужно найти ее, найти до рассвета… — Проклятье! Оглушенный, он смотрел, как бешеным прибоем вскипает и проносится мимо улыбающаяся реклама зубной пасты, как эта реклама, созданная им самим, преследует его в эту душную ночь на всем пути через остров Манхэттен. Застонав, поезд остановился. На соседней колее стоял другой поезд. Невероятно! Там, напротив, сидел у открытого окошка старик Нед Эмминджер. Старик? Ведь они одного возраста, обоим по сорок, но однако… Уилл Морган рывком поднял окно. — Нед, сукин сын! — Уилл, паршивец! И часто ты разъезжаешь в такое время? — С тысяча девятьсот сорок шестого года — каждую проклятую жаркую ночь! — И я тоже! Рад тебя видеть! — Лгун! Взвизгнула сталь, и они оба исчезли. «Боже, — подумал Уилл Морган, — двое ненавидят друг друга, сидят на работе рядом, в каких-нибудь десяти футах один от другого, оба, стиснув зубы, карабкаются вверх по служебной лестнице — и сталкиваются нос к носу в три часа пополуночи в этом дантовом аду под плавящимся от зноя городом. Вон как отдаются, замирая, наши голоса: лгун-н-н!» Через полчаса, уже на Вашингтон-сквер, его лба коснулся прохладный ветер. Он двинулся туда, откуда этот ветер дул, и оказался в переулке… Где температура была ниже на десять градусов. — Хорошо! — прошептал он. От ветра пахло ледяным дворцом, погребом, откуда в жару он, тогда еще ребенок, таскал кусочки льда, чтобы натирать ими щеки и с визгом совать себе под рубашку. Прохладный ветер привел его по переулку к небольшой лавке на вывеске которой было написано:Мелисса Жабб, ведьма Прачечная Сдайте свои проблемы до 9 утра Вечером вы получите их разрешенными
и мельче:
Заклятия, зелья против ужасной атмосферы, как ледяной, так и накаленной. Настои, побуждающие вашего нанимателя повысить вас в должности. Бальзамы, мази, прах мумий по рецептам древних глав корпораций. Снадобья от шума. Средства, разряжающие обстановку. Растирания для страдающих паранойей водителей грузовиков. Лекарства, которые следует принять, если появится желание заплыть за пределы нью-йоркских доков.
На витрине были расставлены пузырьки с наклейками:
Совершеннейшая память Дуновение ласкового апрельского ветра Тишина и нежнейшая птичья трель
Он рассмеялся и остановился. Ибо веяло прохладой и скрипнула дверь. И снова вспомнился холод белых гротов, ледяной дворец детства, мир, выхваченный из зимних снов и сохранявшийся даже в августе. — Входите, — прошептал голос. Дверь бесшумно отворилась внутрь. Внутри царил холод склепа. На трех козлах гигантским воспоминанием о феврале покоился брус прозрачного льда в шесть футов длиной; с боков его стекали капли. — Сейчас, — пробормотал он. Тогда, в детстве, в его родном городке, в витрине скобяной лавки лежала внутри огромного бруса льда жена фокусника и наверху бруса выпуклыми ледяными буквами было написано имя: мисс Снегг. Ночь за ночью спала она там, снежная принцесса. Он и другие мальчишки тайком крались из дому после полуночи смотреть, как она улыбается в холодном прозрачном сне. Половину ночей в то лето простояли они, четверо или пятеро дышащих жаром четырнадцатилетних мальчиков, уставившись на нее, надеясь, что их огненные взгляды растопят лед. Но тот лед так и не растаял… — Подождите, — прошептал он. — Послушайте… Он сделал еще один шаг в темноту ночной лавки. Боже, да ведь это она! Вон там, в этой глыбе льда! Разве не те же очертания были у глыбы, внутри которой всего несколько мгновений назад дремала среди напоенных прохладой сновидений белая как снег женщина? Те же. Эта глыба — такая же полая, такая же красивая, так же скруглены углы. Но… Женщины в ней нет. Где она? — Здесь, — прошептал голос. По ту сторону блестящего холодного гроба, в углу, двигались тени. — Добро пожаловать. Закройте дверь. Он почувствовал, что она недалеко, среди теней. Ее плоть, если бы ты до нее дотронулся, оказалась бы прохладной, все такой же свежей благодаря времени, проведенному в ледяном гробу, с которого стекают капли. Только протянуть руку, и… — Как вы сюда попали? — спросил ее нежный голос. — Душная ночь. Хожу. Езжу. Ищу прохлады. Мне как-то плохо. — Вы пришли как раз туда, куда нужно. — Но это же безумие! Я не верю в психиатров. Друзья меня не выносят, потому что я твержу: мистер Пустозвон и Фрейд скончались двадцать лет назад, и с ними остальные клоуны. Я не верю ни в астрологов, ни в нумерологов, ни в хиромантов… — Я не гадаю по руке. Но… Дайте мне вашу руку. Он протянул руку в мягкую темноту. Ее пальцы нащупали его ладонь. Они были холодные, как у маленькой девочки, только что рывшейся в холодильнике. Он сказал: — На вашей вывеске написано: Мелисса Жабб, ведьма. Что ведьме делать в Нью-Йорке летом тысяча девятьсот семьдесят четвертого года? — А какому городу, скажите, ведьма когда-нибудь была нужна больше, чем Нью-Йорку в этом году? — Это правда. Мы здесь безумные. Но… вам-то что за дело до этого? — Ведьму рождают истинные нужды ее времени, — сказала она. — Меня породил Нью-Йорк. Все, что в нем есть самого дурного. И вот вы пришли по наитию и нашли меня. Дайте мне вашу другую руку. Хотя ее лицо казалось в полутьме призрачно-холодным, он почувствовал, как взгляд ее движется по его дрожащей ладони. — О, почему вас так долго не было? — сказала она печально. — Уже и так почти поздно. — В каком смысле? — Вам не спастись. Вы не сможете принять мой дар. Сердце его заколотилось. — Какой дар? — Покой, — ответила она. — Безмятежность. Тишину среди бедлама. Я дитя ядовитого ветра, совокупившегося с Ист-Ривер в блестящую от нефти, усыпанную мусором полночь. Я восстала против своих родителей. Я прививка против желчи,
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »