подниматься.

«Неужели он и в самом деле нашёл подземный ход?» — ошарашено подумал Йон. Все мысли о примирении, которые ещё совсем недавно теснились в голове, моментально улетучились.

Камил явно не ожидал этой встречи и растерянно застыл на месте. Круг разбойников постепенно сужался. Наконец Камил стряхнул с себя оцепенение и оглянулся. Отступать было некуда — сзади, у стены, стоял Йон-воевода.

— Разрешите «Его светлость» спросить, — сказал Йон, — где они были?

Можно было, конечно, ответить, ведь знают же они, что в замке живут, да и прыгнул он им на головы со стены. Но слишком уж свежи были в памяти Камила воспоминания об их первой встрече. И Камил насуплено промолчал.

Разбойники продолжали неумолимо сдвигаться.

— Ну, так что? — прозвучало уже почти угрожающе.

— Все на одного? — процедил сквозь зубы Камил. — Давайте!

Разбойники остановились и переглянулись. Затем Йон сказал: — Бросьте ему меч. Стрига — брось. Я сам с ним буду драться, — и подумал: — «Вот, пожалуй, и выход. Сейчас я этого городского хлюпика разделаю под орех — и это будет самый лучший путь к примирению».

Стрига бросил деревянный меч под ноги Камилу, он нагнулся и почувствовал, как к голове прилила кровь и зашумело в ушах. Он немного подождал, пока слабость пройдёт, затем поднял меч и распрямился. Все разошлись в стороны, образовав овальную площадку.

— Начнём, пожалуй, — сказал Йон-воевода и, надвинув на глаза забрало, пошёл на Камила.

«Что ж, дылда картонная, давай, подерёмся», — зло подумал Камил и поднял меч.

После первых же ударов Камил понял, что, может быть, Йон и был среди своих лучшим бойцом, но о технике боя имел смутное представление. Стась в таких случаях только пренебрежительно шмыгал носом и примерно наказывал наглеца. Конечно, Камил не мог сравниться со Стасем во владении мечом, но если бы не рана, при каждом ударе отзывающаяся тянущей болью, он бы давно покончил с сельским задавакой. Наконец он изловчился, встречным ударом остановил меч противника и сразу же, провернув свой меч, выбил, даже скорее не выбил, а выдернул оружие из рук Йона. Тот даже ничего не успел понять.

— С вашим владением мечом… — ехидно начал Камил, но закончить не успел. Толпа мальчишек, уязвлённая проигрышем своего кумира, толкнула его в спину, бросила на землю и подмяла под себя.

Камил осторожно проскользнул на веранду. Было уже темно, но света ещё не зажигали, и он надеялся незаметно пробраться в комнату, чтобы успеть переодеться. Он как раз пересекал гостиную и уже готов был нырнуть в спальню, но тут под ногами предательски скрипнула половица, и в проёме двери выросла мамина тень.

— Где ты был? — грозно спросила она.

Камил съёжился.

— Гулял…

— Он, видите ли, гулял! Я тут жду его, вся извелась, где он, что с ним, а он гулял! А ну, иди сюда!

Камил правым боком, чтобы не было видно поцарапанной щеки и разорванной рубашки, пододвинулся к ней. Но мать щёлкнула выключателем, и в комнате вспыхнул свет.

— Ну-ка, ну-ка… — мать взяла его за плечи и повернула лицом к себе. — Дрался? — Она влепила ему оплеуху.

Камил только шмыгнул носом.

— Вот что, мой милый! — яростно сопя, сказала мать. — Пока ты не вымоешься как следует, обеда… Ужина ты не получишь!

Она начала раздражённо стаскивать с него рубашку и тут увидела повязку на груди.

— А это ещё что? — голос изменил ей, стал непомерно строгим, чужим, и она непослушными, дрожащими руками попыталась снять повязку. Это никак не удавалось, и тогда она вцепилась в неё и разодрала.

— Мама! — от боли крикнул Камил и осекся.

Мать стала бледной, как мел, а глаза — как две чёрные круглые дырки.

— Боже… Камил… милый… мальчик мой… Боже, да что же это такое, а? — Она вдруг зашаталась и встала перед ним на колени.

Камил похолодел. Животный ужас сковал его ледяной коркой, ему внезапно стало страшно-страшно, как не было даже в замке.

— Мама, мамочка! Ты не волнуйся, так вышло… Я тебе все сейчас расскажу… Мама!

— Ага! Ага! — не слушая Камила, позвала мать. Ей стало плохо, но она пересилила себя, поднялась и, шатаясь, бросилась в комнату к сестре.

«Что же теперь будет, — со страхом подумал Камил. — Ну что же теперь будет?!»

— Мама!

— Я им, всем твоим разбойникам, головы оторву! — кричала мать за дверью. — Я им…

Затем вмешался голос тёти Аги:

— Обожди, успокойся, обожди, не кричи. Что с тобой, что такое?

Мать разрыдалась.

— Ба… бандиты…

— Да что случилось?

Дверь с шумом распахнулась, и появилась мать, в слезах, лицо красными пятнами, и встревоженная тётя Ага.

— Вот, посмотри! — сорванным голосом сказала мать.

— Мама…

— Молчи! — вдруг страшно закричала мать. — Я тебе всю задницу исполосую, чтоб не знал куда сесть!

— Ну-ну, погоди, не кричи, зачем же так, — тётя Ага захлопотала вокруг Камила. Она осмотрела рану, концом бинта вытерла сочащуюся сукровицу и успокаивающе произнесла: — Да тут уж ничего страшного и нет.

— Ничего страшного! Я им сделаю страшное! — срывалась на крик мать. Всех родителей под суд отдам! Вырастили бандитов!

— Мама, мам… Он нечаянно, он не знал, не хотел… Он думал, я шпион, крестоносец…

— Я ему дам крестоносцев! — не унималась мать. — Я ему покажу! Игрушку нашли!

— Кто это? — тихо спросила тётя Ага.

— Бортишек…

— Я немедленно иду туда! — схватилась мать. — Я пойду… Я им устрою!

У Камила защемило в сердце.

— Мама! Мам, не надо! Нельзя туда. Я обещал… У него отец сейчас на войне… — Камил осёкся. Выдал. Я же их всех сейчас выдал! Что же я наделал — я ведь им клялся! КЛЯЛСЯ! И выдал.

— Какая война? Какая сейчас война?! Я им сама войну устрою! Я им побоище устрою!

— Обожди ты, — тихо сказала тётя Ага, внимательно смотря на Камила. Нет у нас в селе никакого Бортишка. Да и имя какое-то чудное. Имя — не имя, не кличка.

— Так ты ещё и врать? — мать замахнулась на Камила, но тётя Ага её удержала. — Матери — врать? Ты у меня шагу из дому не ступишь, пока отец не приедет!

— Успокойся, — тётя Ага налила стакан компота и начала отпаивать сестру. Зубы стучали о стекло, и мать, перехватив стакан, стала, обливаясь и дрожа, пить.

— Я ему… Я ему…

— Ну-ну, — успокаивающе поддакнула тётя Ага и, наклонившись к Камилу, сказала: — Иди на кухню — умойся. Да осторожней, рану не мочи. — Она легонько подтолкнула его в сторону кухни и добавила: — Я потом приду, дам поесть.

— Я ему дам! — всхлипнула мать. — Я его накормлю…

— Ну-ну, — тётя Ага похлопала мать по руке и, снова обернувшись к Камилу, сказала: — Иди.

Камил угрюмо кивнул и, зажав под мышкой грязную, разорванную рубашку, ушёл на кухню. Есть