складками и бахромой обрамляли два больших окна. Совсем недавно выбились Зиглеры из нужды и стали людьми со средствами — сказывались согласие в семье, бережливость и расчетливость — помимо этой квартиры у них появилась небольшая земельная собственность в Финляндии, на которой помещался трехэтажный дом — теремок в сосновом лесу. Туда — то ранней осенью 1917 года, Фридрих, встревоженный растущей анархией в столице, предусмотрительно отправил свою жену, детей и престарелую мать. Наталья Андреевна с Сережей приняли приглашение сестры и последовали за ними. Самого Фридриха задержали в Петрограде неотложные дела.

Глава 2. Фридрих

Ночью начался сильный дождь и слышно было как его частые капли били о крышу и стены их дома. К утру ливень утих, успокоилось, прояснилось и сквозь прорехи в облаках щедро брызнуло солнце. Вода в озерах посветлела и стала казаться бирюзовой, бусинки влаги усыпавшие хвойный лес дружно засверкали как россыпи драгоценных камней и воздух стал свеж, легок и чист, каким никогда не бывает в больших городах. Чемоданы, баулы, корзинки, которые они привезли вчера из Петрограда были брошены нераспакованными на застекленной террасе и уставшие путешественники, доставленные на двух извозчиках с железнодорожной станции, еще крепко спали. Стараясь незаметно ступать, Вуокко, приземистая женщина средних лет — приходящая прислуга из соседней деревни — растопила печь и стала собирать завтрак на столе. Ходики на стене уже пробили десять, когда в спальне под островерхой крышей пробудились дети. Сережа первым соскочил с кроватки и, как был в трусах и маечке, громко стуча голыми пятками по окрашенному охрой полу подбежал к окошку, разглядывая незамутненную, блестящую гладь озера. Толстые и необъятные стволы елей и пихт, тесно сгрудившиеся на плоских берегах отражались в его зеркальной поверхности. Из-за круглого острова выплыла, кренясь на повороте и распугивая уток, маленькая лодка. В ней было двое — один на веслах, другой с удочкой в руке. Широко размахнувшись, мужчина закинул блесну с поплавком, прикрепленными к тонкой леске, и замер в предвкушении своего рыбацкого счастья. Ожидание было недолгим, через минуту поплавок задрожал и дернулся вниз; рыбак выдернул удочку из воды. На крючке трепыхалась серебряная рыбешка. «Зачем она ему?» спросила неслышно подошедшая сзади Аня, пятилетняя сестра Бориса. Коротенькая, одетая в белую ночную рубашку, она выглядила смешным карапузом. «Они будут ее есть,» авторитетно заявил Борис. Он, сидя в своей кроватке, потягивался и зевал. «Как есть?» Аня всплеснула руками. «Она же живая!» «Не видишь, у них уже целое ведро рыбок?» Сережа указал в окно. «Они их сварят, посолят и будет суп!» «Им их не жалко? Ведь рыбки такие маленькие. Их мама будет плакать.» Расстроенная Аня опустила голову. «Молодец, Анечка,» раздался голос Матильды Францевны, бесшумно вошедшей в комнату. Она была в теплом халате до пят. Ее седые волосы были собраны в пучок, черные глаза под покрасневшими веками смотрели зорко и острый подбородок чуть выдавался вперед. «Всё живое хочет того же, что и ты,» мягкая улыбка озарила ее морщинистое лицо. «Всё живое боится мучений, всё живое боится смерти; не убивай и не причиняй никому страданий,» продолжала поучать бабушка. Дети впитывали каждое ее слово. «А что же нам кушать? Ведь все вокруг нас живое,» возразила тонким голоском Аня, пытаясь постигнуть услышанную мудрость. Она не успела получить ответ. В спаленку одна за другой вошли их мамы. Судя по лучезарному виду им здесь нравилось. Они успели разобрать вещи и сменить свои пеньюары на домашние платья с декором и нарядные кожаные тапочки. «Все встали?» сестры осмотрели своих чад. «Тогда одевайтесь и мигом вниз. Завтрак уже подан.» Зинаида даже не взглянули на мать Фридриха, которую как и большинство снох она недолюбливала. Бабушка взяла Аню за руку, и семья последовали за ними по неширокой, чуть поскрипывающей лестнице. Просторная светлая комната, занимала весь первый этаж. На бревенчатых стенах, покрытых желтым лаком, там и сям висело несколько цветных литографий под стеклом. Высокий посудный шкаф соседствовал бок о бок со светлой березы буфетом. В углу возле полукруглого окна стояло пианино и дюжина венских стульев. Топилась белая кафельная печь. На обширном круглом столе, покрытом узорчатой скатертью семью ждал поздний завтрак. Вуокко прислуживала им. Здесь красовались кувшин с молоком, квадратная буханка ржаного хлеба, масленка полная до краев, кастрюля с пшенной кашей, глубокое блюдо с брусникой и тарелка с нарезанными кусками копченого лосося. Все расселись и начали накладывать еду на тарелки. Служанка достала из печи свежеиспеченный пирог и поставила его перед молодой хозяйкой. «Настоящий финский завтрак,» с восхищением огласила Зинаида. «Не зря мы сюда приехали,» Наталье было трудно говорить с полным ртом. Дети без устали жевали и запивали молоком. «Наголодались они в Петрограде, вот и набросились на съестное,» Матильда Францевна утерла внучке нос салфеткой. «А вот как там наш Фридрих?» на ее глаза навернулись слезы. «Там полиции уже никто не боится и даже днем стреляют.»

День 25-ое октября выдался ветреным и ненастным. Над Петроградом дул сырой, пронизывающий ветер; пелена свинцовых туч затянула небо; ранний снег лежал на крышах домов и на мостовых. Была суббота, стало вечереть и по неметеным улицам и проспектам, где после недавних демонстраций валялся заледеневший сор и лоскуты кумача, повалил уставший после долгой смены народ, предвкушая отдых с кружкой пива или со стаканом горячего чая, или с чем — нибудь покрепче. Некоторые несли зажатые подмышками банные веники и узелки со сменой белья, но свертки не мешали им замечать происходящее. Прошмыгивали зеленые грузовики, набитые солдатами с красными лентами на шапках, торопливо шагали шеренги рабочих дружин, проскакивали конфискованные у буржуазии мерседесы и опели, перевозящие загадочных, нездешних, бородатых личностей в пенсне и шляпах, натянутыx до ушей. Население столицы особенно не удивлялось и не тревожилось. Реалии, разворачивающиеся вокруг, напоминали им 1905 год и казались преходящи. Как и тогда горлопаны и забияки пошумели, покричали и исчезли невесть куда — кто в могилы, кто на каторгу, кто в подполье — а старое опять взяло верх. Сейчас, проходя мимо пустых продовольственных лавок и темных витрин булочных, у которых угрюмые, молчаливые женщины с кошелками в руках уже выстраивались в очередях к завтрашнему открытию, они не благоволили к Временному правительству и винили власть во всех своих несчастьях. C долей симпатии взирали они на накапливающиеся возле