вместе с Кайовой и теперь, через двадцать лет, наконец выбрался обратно. Жаркий полдень, сверкание августовского солнца, и война кончилась. Несколько минут я не мог сдвинуть себя с места. Словно просыпаясь от летней дремы, еще лениво и медлительно, вокруг меня собирался мир. В пятидесяти метрах на поле стоял старый крестьянин и смотрел на меня вдоль дамбы. Лицо этого человека было темным и торжественным. И пока мы вглядывались друг в друга, я почувствовал, как что-то закрылось в моем сердце и что-то другое распахнулось. На секунду подумалось, что старик может подойти и мы немного поговорим о войне, но вместо этого он подхватил лопату, поднял над головой и угрюмо держал ее так некоторое время — как флаг. Потом опустил лопату, сказал что-то своему товарищу и снова начал копать неподатливую сухую землю.

Я встал на ноги и вышел из воды.

— Что за грязища, — сказала Кэтлин. — Перемазался дрянью, выглядишь, как… Обожди, расскажу маме, она, наверно, велит тебе спать в гараже.

— Да, ты права, — сказал я. — Не надо ей рассказывать.

Я натянул ботинки, взял дочку за руку, повел через поле к джипу. Мягкие волны жара поднимались над землей.

Когда мы подошли к джипу, Кэтлин повернулась и посмотрела на поле.

— Этот старик, — сказала она, — он рассердился на тебя или вроде этого?

— Я надеюсь, нет.

— Он выглядел сердитым.

— Нет, — сказал я. — Все это кончилось.

Tim O’Brien, «Field Trip»

Copyright © 1990 by Tim O’Brien

Опубликовано в «Макколз»

© И. Левшин, перевод

Э.С. Голдмен Добрые дела

1

В любой школьной газете, в программе летнего театра, в листовке-приглашении на благотворительный базар обязательно есть реклама. Магазины из крупных торговых центров себя не рекламируют, нет, в эту игру играют магазинчики попроще — «Хенриотс», «Не болей», «Бете» и мой в том числе. Стоит двум старшеклассницам с большими блокнотами переступить порог моего магазина (на охоту за рекламой они всегда выходят по двое: понятно, клянчить деньги у незнакомых людей — это просто кошмар!), я сразу чую, с чем пожаловали: хотите, мы напечатаем вашу рекламу?

А не реклама, так лотерейные билеты, либо отдай им какой-нибудь товар для аукциона. Как будто нам товар достается бесплатно. Эти девчонки рассуждают насчет объемов продаж и прибылей, словно это одно и то же. Дети — что с них возьмешь? Так и я ничего не понимала в их возрасте.

Обычно я всегда спрашивала: как вас зовут? Думала, вдруг их матери — мои знакомые? Или клиентки? А сколько народу прочитает мою рекламу? Сама вежливо намекаю: это вымогательство. В конце концов я сдавалась, но все-таки спрашивала: почему бы вам не пойти в торговый центр, по салонам с громкими именами, зарегистрированными на бирже, по шикарным джинсовым магазинам? Ответом мне был красноречивый взгляд: ай-ай-ай, как не стыдно быть такой тупой? Эдак японцы и правда завоюют весь мир. Иногда они снисходительно цедили: «Там же не с кем разговаривать. Фирма-то большая. Все решения принимают в Оклахоме».

Так эти копеечные вымогатели мучают до смерти мелкую торговую сошку.

Эта налеты всегда приводили меня в уныние, но однажды Мэлон Уэбер сказал: «Брось ты. Было бы о чем горевать. Считай, что теряешь еще двести долларов в год от уценки товара. Вот и расставайся с этими деньгами без скорби и с широкой улыбкой. Уж эти девчонки раструбят про твою доброту своим матушкам».

Что тут скажешь — прав. Мэлон занимался недвижимостью, но и в торговом деле — большой дока. Когда мой муж разбился насмерть — лобовое столкновение на Шестой дороге, пропади она пропадом, — я получила страховку, решила открыть магазин и пришла к Мэлону посоветоваться: где открывать? За типографией как раз строили новые магазины.

«Только не там, Элинор. Через пять лет все они разорятся. На полуострове Кейп-Код в таких комнатенках бизнес по-хорошему не развернешь, разве что в торговом центре, а так триста квадратных футов хватит только ювелиру. Поработай с годик на хозяина, оглядись по сторонам. А потом приходи ко мне, если охота торговать не пропадет». Так я и поступила.

Восемнадцать лет с тех пор прошло. Я и сейчас, прежде чем принять важное решение, советуюсь с Мэлоном Уэбером за чашечкой кофе.

Так вот, миниатюрный негр со стоячим воротничком священника появился в моем магазине, когда я только осваивала собственное дело и атаки рекламщиков еще принимала в штыки. С первого взгляда я поняла: он будет о чем-то просить, и просьбу его я выполню, да не просто, а с удовольствием. Я сразу взяла его сторону. В этой части Кейпа чернокожие в сувенирные магазины заглядывали не часто. Сейчас, правда, появляются, все больше адвокаты да доктора, те, кто прочно стоят на ногах. К португальцам здесь привыкли, а про чернокожих такого не скажешь. На курортах Виньярда, вокруг Хайанниса и реки Басс черной клиентуры хватает. Но в нашу часть мыса они не заглядывают, а если заглядывают, то не задерживаются, дуют дальше в Провинсгаун. Зачем, почему — не знаю. Спасать мир — это дело не мое. Я просто держу свою дверь открытой.

Так вот, не успел этот человечек и слова сказать, как я прониклась к нему безумной симпатией. Солнце палило нещадно, как всегда в августе. Все уехали на море, по магазину бродили два или три пожилых водоненавистника, и вдруг заходит этот потомственный чернокожий проповедничек с большим стоячим воротником, словно прямо из преисподней, в фетровой шляпе а-ля Капоне, в черном костюме из тяжелого сукна, черной рубашке, черных ботинках, какие выдают полицейским. Перчаток, по-моему, не было. Он снял шляпу, вытер внутреннюю ленту, провел рукой по лицу. Достал носовой платок, сложенный вчетверо и уже не раз пускавшийся в ход, поискал на нем сухое местечко и вытер пот под воротничком. Потом проехался по макушке. Я отметила острые мелкие черта лица, живые глазки. Лет ему было, судя по всему, немало, хотя не поймешь, сколько именно, потому что на голове — ни единого волоса. Надо полагать, за шестьдесят давно зашкалило.

— Хотите кока-колы? — предложила я. В задней комнате, в холодильнике, я держу кое-какие припасы. — По-моему, вы умираете от жажды.

— О-о, большое спасибо. — Голос был глуховатый, с придыханием. Голова торчала из воротника и напоминала игрушечную, в какие на праздниках швыряют мячи. Лицо искривилось в улыбке — чистой, милой и простодушной. — Можно стакан холодной воды? Буду очень признателен.

— Можно и коку.

— Большое спасибо. Стакан воды меня вполне устроит.

Я предложила ему сесть и пошла выполнять его заказ, а он с радостью дал уставшим ногам передышку. Воду выпил с явным удовольствием, оставив чуть-чуть на