«Смысла любви», имеет и потребность фетишиста, для которого вожделенными предметами оказываются, к примеру, висящие на веревке те или иные принадлежности женского туалета. Влечение к белью, настаивает Вл. Соловьев, натуральное, неподдельное, ибо никаких фальшивых мотивов для этой склонности придумать невозможно, тогда как многие мужчины посещают публичные дома вовсе не по действительной в том нужде, а из ложных гигиенических соображений или из подражания дурным примерам. Обычно осуждаются психопатические проявления сексуального чувства, подводит черту наш моралист, на основании их несоответствия естественному назначению полового акта, а именно — продолжению рода. Утверждать, что любой из предметов женского туалета может непосредственно служить производству потомства, было бы, конечно, абсурдом; но едва ли менее абсурдным будет предположение, что этой цели соответствует институт публичных женщин. «Естественный» разврат, несомненно, так же противен деторождению, как и «противоестественный», так что и с этой точки зрения нет ни малейшего основания считать один из них нормальным, а другой аномальным (см.: Соловьев 1994: 330-332).

Дополняя и развивая магистральную линию исканий Соловьева, его младший современник — Н. Бердяев рассуждал так: невозможно, опираясь на научное знание, провести четкую границу между «нормальным» и «естественным» в сексуальности и «ненормальным» и «противоестественным». Это разграничение зиждется на морали, в которой всегда так много конвенционального. С философской точки зрения, утверждал мыслитель, должна быть отброшена категория «естественности» как критерий добра и зла. И заключал: никогда еще не были так распространены всякие уклонения от естественности, никогда не было такого ощущения и осознания бисексуальности человека, как сегодня. То, что принято называть «извращением» пола, утончается и углубляется. Нормальная и естественная половая функция есть продукт дифференциации сексуальной жизни, разлитой во всем телесном и духовном существе человека. Мы, прозорливо провозглашает философ, вступили в эпоху мирового потрясения пола, «в кризисе этом рвется человек к свободе из родовой стихии» (Бердяев 1989:415)^{4}. Есть основания полагать, что столь глубокое видение проблемы сложилось у Бердяева не без опосредованного влияния зарождающегося психоанализа. Сам философ, преисполненный уважения к основателю учения, писал: «У Фрейда нет обычной психиатрической затхлости, у него есть свобода и дерзновенные мысли. Фрейд научно обосновал ту истину, что сексуальность разлита по всему человеческому существу и присуща даже младенцам» (Бердяев 1989: 563).

На протяжении многих лет медицина пола и юриспруденция сопрягали так называемые сексуальные аномалии с наследственной предрасположенностью и вырождением. В отличие от них уклонения от нормы Фрейд выводил из расстройств в развитии детской сексуальности. По его убеждению, так формируются не только социально неполноценные типы (невротики, извращенцы), но также художественные дарования и все виды гениальности. Несмотря на первостепенное значение учений о толковании сновидений^{5} и о бессознательном, общественное мнение, как известно, видит в лице австрийского психиатра преимущественно исследователя сексуальности и изобретателя технологии, сочетающей в себе а-ля христианскую исповедь и специфические клинические приемы.

Опубликование им в 1898 году положения о начале сексуальной жизни человека не со времени половой зрелости, а с момента рождения вызвало всеобщий взрыв негодования не только среди обывателей, но, что особо следует подчеркнуть, и среди коллег. 3. Фрейдом было показано, что ликующий грудной ребенок насквозь сексуализирован, поэтому не знает никакой реальности и не признает никаких препятствий своему стремлению к удовольствию. Он пьян без вина. Ему доставляет блаженство сосание материнской груди. Здоровый младенец — в непрестанном, окрашенном чувством сладострастия движении. Разумеется, это бросалось в глаза и прежде. Однако сексуальная подоплека младенческих переживаний отрицалась. Позднее мэтр говорил ученикам, что, в сущности, следовало бы стыдиться этого открытия: явления существуют сами по себе, их надо было лишь увидеть (см.: Виттельс 1991: 94—96).

Согласно психоаналитическому учению, в раннем детстве половым органам еще не принадлежит первенствующее место.

Ребенку доставляют радость сладострастные ощущения, воспринимаемые всеми частями тела. Рот — первый и важнейший орган сладострастия, анус — второй. Блаженство, с каким насытившийся грудной младенец погружается в сон, есть наслаждение от полного желудка. Детская сексуальность выражается, с одной стороны, в самоудовлетворении без обращения к внешнему миру, а с другой — в том, что всё собственное тело — кожа, слизистая оболочка, мышцы, органы внешних чувств — рождает ощущение сладострастия. Иными словами, здесь сочетается автоэротизм и пансексуальность. Взрослый не утрачивает полностью пансексуальности. И всё же основное удовольствие достигается у него половыми органами — терминальное сладострастие; причем детская форма не исчезает полностью, а низводится до предсладострастия. Чем же объяснить, что до основателя психоанализа никто не замечал склонности грудных детей к эрекции и мастурбации, к раннему пробуждению интереса к собственным половым органам и половым органам товарищей, к переживанию душевных бурь любви: ревности, тоски и отчаяния? Бесспорно, наличие пансексуальности замечал не только он один, но пропустить такое «кощунственное» положение сквозь решетку сознания, а тем более настаивать на нем открыто решился, и то не сразу и не вдруг, только З. Фрейд. Муки сомнений и противоречий при преодолении научных и общенравственных барьеров, по-моему, с большой убедительностью воссозданы в диалоге 3. Фрейда с В. Флиссом в биографии основателя психоанализа, принадлежащей перу Ж. П. Сартра.

Фрейд. Я не могу понять, зачем человек ваших способностей, берлинский специалист, приехал слушать мои лекции. Вам известно, что я даже не профессор. Простой преподаватель, и всё.

Флисс. Я пришел к вам благодаря вашей репутации.

Фрейд. Я преподаю анатомию мозга, любой ученый может делать это лучше меня.

Флисс. Вы прекрасно знаете, что не может. Допотопные ископаемые профессора, которые позанимали все места, разделяют мозг на многие тысячи мелких клеток. Каждая из них соответствует одному из наших жестов, одному из наших ощущений, одному из наших слов. Вы один из немногих в Европе, кто учит, что этих мелких клеток не существует, что всё дело — в их связях и динамике.