позицию «<...> с точки зрения юридической, не только принципиально, но и практически, вопрос о наказуемости мужеложества добровольного, между взрослыми, — должен быть решен отрицательно» (Набоков 1904: 145). Разумеется, наряду с таким взглядом в нашем отечестве были распространены и другие: «Как бы то ни было, — замечал, например, венедерматолог В. М. Тарновский, — но в случаях приобретенной педерастии наказание имеет основание» (Тарновский 1885: 76).

Еще одним «вечным» явлением, занимавшим умы врачей и юристов как Западной Европы, так и России, была проституция.Эта проблема, по словам серьезного российского исследователя данной сексуальной практики — М. Кузнецова, оставалась в конце XIX века далеко не решенной (см.: Кузнецов 1871:1). Трудности, надо сказать, начинаются уже с определения самого понятия (см.: Голосенко, Голод 1998: 12—14).

Под проституцией {лат. prostiture, выставляться публично), начиная с французского врача А. Паран-Дюшатле, опубликовавшего в 1836 году первую научную работу на обсуждаемую тему (см.: Parent-Duchatelet 1836), понимается такая форма внебрачных сексуальных отношений, которая не основывается на личной склонности или чувственном влечении, при этом для одной из сторон (как правило, женщины) главным стимулом является заработок. Иногда акценты смещаются. Например, современный немецкий справочник дает такую дефиницию: «Проституция — сексуальная связь за плату. Тем самым половой акт сводится к чисто телесному процессу между партнерами, лишенному духовности» (JJZZ 1982: 175). Обратим внимание на следующее: во-первых, между двумя частями определения стоит будто бы невинная синтаксическая конструкция «тем самым», которая на самом деле вносит неопределенность; во-вторых, нет и намека на внебрачный статус сексуальной связи. И то и другое оборачивается двусмысленностью: если проституцией обозначить все сексуальные контакты, сопровождающиеся материальным вознаграждением женщины, то, по меткому замечанию американского сексолога А. Кинзи, невозможно будет отличить ее от супружеского эроса, поскольку любой муж время от времени преподносит партнерше подарки (или, по меньшей мере, заработок) (см.: Kinsey 1948: 175—177). Строго говоря, хотя обе характеристики важны, всё же определяющая — мера духовно-эмоциональной вовлеченности. Только в этом случае «вознаграждение» приобретает дифференцирующее значение. Проститутка, согласимся с В. М. Тарновским, всегда готова продать «свои ласки первому предлагающему цену», в отличие от нее страстная женщина часто меняет свои привязанности, «но всегда искренне, без обмана и расчета на выгоду» (Тарновский 1888:137). Иначе говоря, для первой половой акт — средство (sex as means), для второй — цель (sex as an end).

И поныне не прояснен вопрос о моменте возникновения проституции. Молено ли проституток, как это широко принято, причислить к «первой» или «древнейшей» профессии? Наш ответ: ни в коем случае. На чем же зиждется это заблуждение? Скорее всего, на недопонимании обычаев, религиозных ритуалов и принципов материнского права. Так, немецкий сексолог и культуролог И. Блох сближал проституцию с традицией вступления девственниц (по-видимому, весталок) в сексуальные связи в языческих храмах (см.: Блох 1911). Итальянский антрополог-криминалист Ц. Ломброзо в том же духе интерпретировал левират (см.: Ломброзо, Ферреро 1897). Проституция так называемого «гостеприимства» усматривалась даже у примитивных племен. Остановлюсь на этом явлении несколько подробнее, поскольку этот миф некритически воспроизводится вплоть до конца XX века (см.: Красуля 1991: 10—11).

Согласно полевым отчетам российского антрополога Л. Я. Штернберга, женщины-гилячки называют определенную группу мужчин — мужьями «пу» (или «ibh»), а те их, в свою очередь, — женами «akrej. Что из этого практически следует?

Все люди, связанные между собой наименованием «пу» или «akrej», имеют матримониальные права друг на друга. Мало того, они не только обладают, по обычаю, основанием на вступление в брак, но и сохраняют право на «параллельные» сексуальные связи. Чаще пользовались последним братья мужа и другие ближайшие родственники, реже — пришлые мужчины, порой совершенно незнакомые, однако считающие себя при этом, хотя бы по самому отдаленному признаку, «пу» данной женщины. Легитимность такого рода контактов подтверждается следующим: в то время как нарушение «брачной верности» с мужчиной, не входящим в класс «пу», заканчивалось кровавой расправой над соблазнителем, для лиц разрешенных категорий оно не влекло за собой никакого возмездия. Самая фривольная гилячка ни при каких обстоятельствах не позволит себе иметь сексуальные контакты с мужчиной, не принадлежащим к ее брачному классу (см.: Штернберг 1904: 1—42).

Отсюда нетрудно заключить, что перед нами не проституция, а следы экзогамии.

Еще более нелепо ставить знак равенства между проституцией и греко-римским гетеризмом. Отождествление, по-видимому, сопряжено с маргинальным статусом гетер. Они, будучи иностранками, не имели права натурализоваться, выйти замуж, в силу чего и были вынуждены отдаваться мужчинам за определенное вознаграждение. И тем не менее гетеры, в большинстве своем, вступали в сексуальные отношения избирательно. Нет других объяснений, почему до нашего времени не только сохранились имена лучших из них, к примеру, Аспазии или Фрины, но и стоят они в одном ряду со знаменитыми греками, скажем, ваятелями Мироном или Скопасом или правителем Периклом. Указанная ассоциация выливается в откровенную несуразность при ее переносе на российскую почву конца 19-го — начала 20-го столетия. Так, один из современных историков проституции зачислил в разряд гетер даже таких неординарных литераторов Серебряного века как 3. Гиппиус и Л. Зиновьеву-Аннибал (см.: Лебина, Шкаровский 1994: 7).

Проституция, несомненно, ведет свое летоисчисление от Солона (VI в. до н. э.), открывшего первые в Европе доктерионы — публичные дома. Тем самым он легализовал и институциализировал личностно отчужденные сексуальные связи, опирающиеся на продажу женщиной своего тела и оплату его мужчиной. Мера эта была вынужденной. В город-полис стекалось много холостых мужчин, не имевших экономической возможности создать семью или содержать наложницу. Дабы предотвратить ухаживание мигрантов за афинскими замужними женщинами, правитель закупил рабынь и организовал общедоступные заведения. Проституция, таким образом, явилась ответом на утвердившиеся патриархальные принципы. И современную проституцию нет оснований воспринимать как социальную девиацию, которую якобы возможно при помощи государственных или общественных «рычагов» искоренить. Такие попытки, как известно, предпринимались