отозвался Рейнер.

– Хороший недостаток. – Вентура гордился знанием английского.

– Бывают и хуже.

Рейнер не сказал ни слова по-английски с того самого момента, как месяц назад сошел с борта гидроплана. Днем он носил темные солнечные очки и готов был поставить тысячу против одного, что Линдстром (если он вдруг окажется жив), при случайной встрече на улице не узнает его. Темные очки были лучше, чем борода: на девять десятых лицо узнается по глазам. Также он позволил появиться на лице тени щетины. Борода изменила бы только внешность, а щетина изменила характер: аккуратный человек превратился в лентяя, а англичанин – в представителя романской расы.

В течение месяца он не приближался к бару Вентуры, так как Марш сказал, что Линдстром скрылся, едва он окликнул его. Прежде чем показаться там, ему нужно было время для проверки. В то время дня, когда можно было появляться в городе, не привлекая к себе внимания, Рейнер ходил по улицам, прибрежным трущобам и рыбацким лачугам на пляже за городом; он разговаривал с испанцами и индейцами с побережья, неграми, мулатами, креолами, метисами и немногочисленными белыми: американцами, англичанами, канадцами, французами, занимавшимися рыбной ловлей, выходившими в море на лодках или бродившими, словно выполняя обет, по пляжу, буквально просеивая песок в поисках любого сокровища, которое можно было бы обменять на крошку съестного или сигарету с марихуаной.

Рейнер задавал вопросы и двигался дальше, как только становилось ясно, что он снова тянет пустышку. Он не проявлял настойчивости в расспросах, опасаясь пробудить их любопытство. Таким образом ему удалось узнать в общем-то немало: в Пуэрто-Фуэго очень немногие вообще слышали об упавшем в море самолете, поскольку это произошло в Сан-Доминго, а Сан-Доминго находился на расстоянии пятидесяти миль – на противоположном краю света. Он узнал, что два года назад на берег выносило только те мертвые тела, которые каким-то образом остались не замеченными акулами. Впрочем, так было и во все прочие годы. Но он ничего не узнал о Линдстроме.

Ночами он сидел один в разных кафе, разглядывая проходивших по тротуарам, и ни разу ему не попалось в толпе одно из тех лиц, что были на сорока двух фотографиях, которые он изучал еженощно перед сном, раскладывая на столе под лампой жуткий пасьянс.

А сейчас он потягивал свой перно и рассматривал людей, входивших в заведение. Бар был переполнен; большинство посетителей составляли рыбаки из порта. Среди синих хлопчатобумажных рубашек выделялись красные пончо индейцев и ослепительно белые полотняные одежды негров. Сегодня был большой базарный день – следовательно, ночь отводилась для пьянства.

Старик со сморщенным лицом новорожденного младенца очень нетвердо держался на ногах, периодически сползал на пол, с усилием поднимался и принимался шарить в воздухе в поисках своих компаньонов. Те вручали ему стакан, наливали очередную дозу выпивки и снова принимались петь, предоставляя старику возможность вновь усесться на пол.

– Он празднует, сеньор, – объяснил Вентура. – Прошлой ночью поймал очень большую меч-рыбу. Десять песальдос. Пять сотен фунтов веса. Очень счастлив.

Рейнер потягивал свой перно.

– Очень счастлив.

Вентуре, похоже, сделалось легче. Как правило, чужакам, особенно англичанам, не доставляло удовольствия видеть здесь пьяных; они уходили и больше не появлялись.

– Англичанин, – сказал Вентура.

Рейнер снова посмотрел на иссохшее лицо пьяного. Оно напоминало цветом кожуру спелого грецкого ореха, а его обладатель срывающимся голосом без намека на мелодию пытался петь старинную песню о девушке из Памплоны, которую бросили на рога быку. Он ничем не напоминал англичанина.

– В самом деле? – спросил Рейнер.

Вентура покачал огромной головой, заросшей гривой иссиня-черных волос.

– Вы, сеньор. Вы англичанин.

– О! – Он заметил человека, вошедшего в бар. – Я бывал во многих странах.

Рейнер не отрывал глаз от вошедшего. Это был не Линдстром. Все эти недели он искал гладко выбритого Линдстрома; впрочем, бородатого Линдстрома он искал тоже. После того как Марш напугал пилота, тот вполне мог сбрить бороду, чтобы затруднить поиски. Человек, пробиравшийся в глубину зала, был приземист, с квадратной головой. Благородный лоб пересекал ужасный шрам. Один рукав его белой шелковой рубашки был заколот булавкой выше локтя. Он на мгновение остановился и внимательно посмотрел на пол, на рыбака, который больше не пел, а спал с громким храпом, в то время как друзья старика заняли круговую оборону, чтобы на него никто не наступил.

Человек твердо стоял на ногах. Рейнер подумал, что рука весила немало, и незнакомцу пришлось немало потрудиться, чтобы восстановить равновесие. В подготовительной школе, где он когда-то учился, был тренер по боксу, который выходил на спарринги, держа правую руку за спиной, чтобы даже малыши чувствовали, что у них есть шанс на победу. То же впечатление производил и этот человек: отсутствующая рука подчеркивала неявную силу. Где другим в борьбе за жизнь требовалось две крепких руки, ему было достаточно одной. Ты – один из малышей, так что бой будет справедливым.

– Луис! – воскликнул Вентура. Сверкая золотозубой улыбкой, он выбежал из-за стойки, чтобы приветствовать вновь прибывшего, и положил руку ему на плечи. Луис тем временем лениво осматривался, столь же равнодушно, как человек, вернувшийся домой, не замечая, глядит на собаку, которая радостно прыгает вокруг долго отсутствовавшего хозяина.

– Тебя очень давно не было, Луис!

Человек шагнул к Рейнеру, видимо, желая разглядеть его поближе. Он уже осмотрел всех остальных присутствующих, а теперь желал изучить незнакомца.

– Тебя не было десять лет! – выкрикнул Вентура, поспешно доставая бутылку белого венесуэльского рома.

– Месяц, – поправил человек, глядя на Рейнера ничего не выражающими карими глазами.

– Как дела у Пепито? Как дела у твоего сына, Луис? – Бармен наливал ром в высокий стакан, наполовину заполненный мелко наколотым льдом, пока спиртное не полилось через край.

– Я не видел моего сына. – Луис отвел взгляд от Рейнера и прислушался к женскому голосу, отметив про себя, что это была вошедшая после него проститутка. Теперь он смотрел на Вентуру, который торопливо рассказывал Рейнеру по-испански:

– Его сын находится в тюрьме, но президент собирается вскоре выпустить его на свободу, потому что все политические заключенные должны получить амнистию. Это знак президентского великодушия по отношению к его прежним врагам! – Он толкнул стакан с ромом через стойку. Луис остановил его в дюйме