гость. — Здесь имеются и детали, вот видишь — подъемный кран, пожарная лестница, цистерна, которую можно наполнить водой. Машина — универсал. Отличная игрушка, в твои годы я такой не имел. Бери, не бойся. Или она тебе не нравится?

Но Юра не осмеливался взять роскошную игрушку, только зачарованно смотрел на нее. Игрушка была слишком хороша. Мама часто говорила, когда он останавливался перед витринами магазинов: «Это не для нас, у нас нет денег на такие забавы!» — и властно тянула за руку.

— Бери, ну, прошу тебя, Юрочка, возьми! — уговаривал гость и совал Юре в руки самосвал.

Он с таким волнением и обидой в голосе просил, что Юра уже хотел поддаться на уговоры, но услышал, как мама открыла дверь. Мама вошла и тихонько охнула. Гость вскочил. Юра испугался, так вдруг побледнела мама. Он подбежал к ней, она положила руку ему на голову, словно защищая. Ладонь ее была горячая.

— Ты? — сказала мама звенящим голосом. — Я тебя не звала, Николай.

— Я пришел с моря, — растерянно бормотал гость. — Мы были в Атлантике, целых четыре месяца.

Мама зло улыбнулась.

— Я местные газеты читаю, они регулярно сообщают о приходах и уходах судов. Твой приход в порт еще не дает основания для прихода в мою квартиру.

Она очень резко подчеркнула голосом слова «мою квартиру». Юре стало жалко растерянного гостя. Когда мама разговаривала так сердито, нужно было беспрекословно исполнять ее требования. Но гость, к удивлению Юры, и не подумал идти к двери. Он вдруг успокоился, даже улыбнулся.

— Ты уверена, что в присутствии Юры надо так со мной разговаривать, Вера? — опросил он и хладнокровно сел на стул.

Мама посмотрела на Юру.

Юра несмело сказал:

— Дядя принес мне подарок, — и показал на самосвал.

— О подарках не может быть и речи! — возмущенно сказала мама. — Какие могут быть подарки от тебя!

— Может быть, купишь? — с насмешкой предложил гость. — Купить можно у всякого.

Мама так смотрела на него, словно хотела ударить.

— Не куплю, — сказала она после молчания. — Такие покупки мне не по карману. Тебя устраивает мое объяснение? Может быть, ты теперь уйдешь?

— Нет, — оказал гость и заложил ногу на ногу. — Я пришел поговорить серьезно, а не бежать от твоего хмурого взгляда. Я слишком много видел твоих хмурых взглядов, они перестали действовать.

— Тебе нужны нежные взгляды? — тихо опросила мама. Она тяжело дышала. — Бедный, тебе так немного нужно! Хочешь, укажу адресок, по которому ты встретишь не только нежные взгляды? Впрочем, ты его и без меня знаешь.

— Здесь Юра, — предупреждающе сказал гость.

Мама погладила Юру по голове. Рука мамы дрожала. После некоторого молчания мама сказала:

— Погуляй во дворе, Юрочка. На улицу не выходи.

— Я возьму с собой Барсика? — попросил Юра.

— Можешь взять.

Юра мигом выскользнул за дверь. Разрешение идти одному во двор с Барсиком было таким редким подарком, что надо было торопиться, пока мама не передумала.

Она подошла к окну. Юра выскочил наружу, поднял вверх голову и махнул маме рукой. Она улыбнулась и повернулась к гостю. Николай сидел в той же позе — нога на ногу. Вера с презрением сказала:

— Ты все-таки не у случайных своих подруг. Может быть, сядешь приличней?

Он улыбнулся и опустил ногу. Она продолжала:

— Итак, я слушаю твои объяснения. О вашем удачном рейсе, о перевыполнении плана я читала в газете. Надеюсь, ты пришел не только для того, чтобы хвастаться своими трудовыми успехами?

— Ты угадала: не для того, — сказал он спокойно. — Я узнал вчера в бухгалтерии, что ты отказалась от аттестата, который я оставил, и не взяла ни копейки. Полтора года брала, а эти полгода не захотела. Хочу узнать — почему?

— Тебе непонятно?

— Непонятно.

— Что-то новое в тебе — непонятливость! — сказала она с насмешкой. — Много было недостатков, но недогадливым ты не был.

Он сказал спокойно:

— И сейчас нет недогадливости.

— Зачем же спрашивать, если сам знаешь?

— Хочу услышать подтверждение догадок. Только это.

— Ах, только это? Больше ничего не надо? Пожалуйста, слушай. Деньги твои — грязные. Грязных денег мне не надо. Подтвердила твои догадки? Не так ли?

Он кивнул головой.

— Подтвердила. Сказала не то, что реально думаешь, как я и ожидал.

— Иначе говоря, лгу? Ты смеешь мне это говорить?

— Смею, конечно. Отчего бы мне и не сметь? Отлично знаешь, что заработок мой — чистейший и честнейший…

Она прервала его:

— Трудовые подвиги, штормы, многомесячные рейсы… Ты об этом? Не надо! В те бессонные ночи, когда я еще думала о тебе, я все это видела так ярко, так близко, так больно, что одного хотелось — испытаний бы поменьше, разлуки покороче, а без больших денег можно обойтись.

— Корысти в тебе не было, — согласился он. — Но замечу, между прочим, что своими словами ты полностью опровергаешь свое объяснение счет грязных денег.

— Деньги — из твоих рук, — сказала она глухо. — Руки, обнимавшие других женщин, не могут быть чистыми. Брать такие деньги я не могу.

— Я их даю не для тебя, а для Юры.

— Ему не нужно того, что не нужно мне.

— Ты уверена, что они так уж ему не нужны? Сколько знаю, твой заработок не велик.

— Хватает на еду и одежду. А если от иного приходится отказываться, что ж — сама виновата, расплачиваюсь за дурость, что когда-то тебя полюбила.

— Вот, вот! — сказал он жестко. — Теперь ты сказала правду: от многого приходится отказываться. И делаешь ты это для одного — помучить меня. Чтобы всегда я думал об одном — вам плохо, вы от всего отказываетесь, только самое необходимое, никаких удовольствий и излишеств! Мороженое-то хоть Юрочке изредка покупаешь?

— О Юрочке не беспокойся. Все, что ему полезно, он имеет. В том числе и мороженое, если день жаркий. В холодные дни мороженого не дам, хоть расплачься.

— Характер твой я знаю, — он хмуро улыбнулся. — И не удивлюсь, если в скорости будешь демонстрировать мне новую одежду Юры, как только износится та, что мы когда-то покупали вместе про запас.

— Грязным и оборванным он ходить не будет.

— О, конечно, конечно! Чистенький, аккуратненький. Заплата на заплате, перешитое, но чисто до умопомрачения! Бедность, что поделаешь, не твоя вина, виноват отец, этот всем известный негодяй и распутник Суровцев, а сама я, вот глядите, вылизываю, вычищаю, каждую пушинку сдуваю.

— Боишься, что пойдет о тебе скверный слух? Может быть, опасаешься, что плохого отца на партком вызовут? Не пугайся. Заявления в твою партийную организацию не подавала и не подам. Разошлись два года назад тихо и мирно, никого не спросились, никому не доложились-так и впредь будет, пока не вытравим из