можно было ожидать в данных обстоятельствах), я быстро описал ситуацию и объяснил, как важно сейчас сохранять полное спокойствие. После того как последовавшая за моими словами паника более-менее улеглась, я спросил, есть ли добровольцы надеть скафандр и выйти наружу, чтобы осмотреть корабль. Вынужден с прискорбием сообщить, что натягивать скафандр пришлось вашему покорному слуге.

Внешняя сторона корабля выглядела неповрежденной. Лишь в хвостовом оперении застряли какие-то сучья и табличка «Посторонним вход воспрещен». Я выдернул все это и отбросил, но табличка вышла на орбиту вокруг корабля и, описав эллипс, вернулась, основательно стукнув меня по затылку.

Когда боль перестала застилать глаза, я, к своему ужасу, обнаружил, что парю вдалеке от корабля. Разумеется, я сохранил хладнокровие и тотчас же начал искать способ вернуться. В кармане скафандра нашлись два трамвайных билета, английская булавка, пенни с двумя орлами, исписанный формулами билет на футбол и контрамарка на русский балет. Тщательно изучив все эти предметы, я неохотно пришел к выводу, что пользы от них будет мало. Даже заставь я себя выкинуть пенни, инерции от броска, как показали несложные устные вычисления, оказалось бы недостаточно, чтобы вернуть меня к кораблю. Билеты я все-таки выбросил — жест, полный скорее отчаяния, чем надежды. И уже собирался швырнуть следом английскую булавку — она придала бы мне скорость в одну миллионную миллиметра в час, что, конечно, больше, чем ничего (ровно на одну миллионную миллиметра в час), — когда меня вдруг посетила великолепная идея. Я аккуратно проткнул скафандр булавкой, и в одно мгновение вырвавшийся поток воздуха отнес меня назад к кораблю. Я вошел в шлюз, как раз когда скафандр полностью сдулся — ни долей секунды раньше.

Мои товарищи обступили меня, будто я мог сообщить им нечто утешительное. Чтобы определить, где мы находимся, требовались кропотливые измерения, и я сразу же принялся за эту ответственную работу.

После десяти минут наблюдения звездного неба и пяти часов напряженных расчетов, проделанных с помощью заблаговременно смазанных логарифмических линеек, я объявил, что мы находимся в 10 206 000 километрах от Земли, в 657 000 километрах над эклиптикой, и движемся курсом 23 часа 15 минут 37,07 секунды прямого восхождения и 153 градуса 17 минут 36 секунд склонения. Раздался общий вздох облегчения. Мы-то опасались, что движемся, например, курсом 12 часов 19 минут 7,3 секунды прямого восхождения и 169 градусов 15 минут 17 секунд склонения или даже, если случилось худшее, 5 часов 32 минуты 59,9 секунды прямого восхождения и 0 градусов 0 минут 0 секунд склонения.

Однако полученные результаты относились к тому моменту, когда производились наблюдения, а поскольку с тех пор мы преодолели несколько миллионов километров, пришлось начать все сначала, чтобы узнать, где же мы сейчас. После нескольких попыток нам удалось определить, где мы находились всего два часа назад, но, несмотря на все наши усилия, еще больше сократить требовавшееся на расчеты время мы так и не сумели. Пришлось удовлетвориться и этим.

Земля находилась между нами и Солнцем — вот почему мы не могли ее увидеть. Раз уж мы двигались по направлению к Марсу, я предложил лететь прежним курсом и попробовать высадиться на планету. Собственно, имелись серьезные сомнения, в состоянии ли мы сделать что-либо другое. Так что в течение двух дней мы летели к Красной планете. Мои товарищи скрашивали скуку, играя в домино, покер и трехмерный бильярд (в который, естественно, можно играть лишь в невесомости). Однако у меня на подобные занятия почти не оставалось времени, так как приходилось постоянно следить за положением корабля. Немаловажен был и тот факт, что меня полностью обобрали в первый же день, а корыстолюбивые спутники отказывали мне в кредите.

Марс за иллюминатором становился все больше, и все пространнее становились рассуждения о том, что мы обнаружим, опустившись на таинственную планету.

— Уж в чем я уверен, — заметил Айзек Гузбаум, наш бухгалтер, глядя вместе со мной на планету, до которой оставалось лишь несколько миллионов километров, — так это в том, что нас не встретит толпа бородатых старцев в развевающихся мантиях, которые обратятся к нам на превосходном английском и окажут радушный прием, как бывает во всех этих научно-фантастических рассказах. Могу поспорить на наши убытки в следующем году!

Наконец корабль начал замедляться, приближаясь к планете по логарифмической спирали, первый, второй и третий дифференциальные коэффициенты которой находятся в гармоническом соотношении, — кривая, всеми патентами на которую обладаю я. Мы сели возле экватора, неподалеку от Озера Солнца. Корабль несколько километров скользил по пустыне, оставляя след из расплавленного кварца в том месте, где струя горящего топлива касалась грунта, пока не уткнулся носом в песчаную дюну.

Первым делом нужно было исследовать воздух. Мы почти единодушно (против был мистер Гузбаум) решили, что мистер Гузбаум должен войти в шлюз и испытать марсианскую атмосферу. К счастью для него, она оказалась пригодной для человеческих легких, и все мы присоединились к Айзеку в шлюзе. Затем я — первый человек в истории — торжественно ступил на поверхность Марса, а Иван Шницель запечатлевал эту сцену для будущих поколений. Правда, позднее выяснилось, что он забыл зарядить камеру. Может, оно и к лучшему: любовь к точности заставляет сообщить, что едва я коснулся поверхности, как она расступилась под ногами, и я провалился в песчаную яму.

После того как товарищи с трудом вытащили меня из коварной ловушки, мы вскарабкались на дюну и окинули взглядом всё окрест. Пейзаж, однако, состоял лишь из длинных песчаных гребней и не представлял собой ничего интересного. Мы обсуждали, что делать дальше, когда вдруг в небе послышался высокий пронзительный звук и на песок в нескольких метрах от нас опустился металлический летательный аппарат в форме сигары. В боку аппарата открылась дверь.

— Не стреляй, пока не подойдут поближе! — просипел Чак Весель, наш местный юморист, но эта его шутка звучала еще более натянуто, чем другие. Неудивительно, ибо все мы изрядно волновались, ожидая, кто же выйдет из корабля.

Это оказались трое старцев с длинными бородами в развевающихся белых мантиях. Позади послышался глухой удар — Айзек лишился чувств. Предводитель старцев обратился ко мне на языке, который можно было бы назвать безупречным британским английским, если бы не легкий акцент, явно позаимствованный у жителей американского городка Скенектади.

— Добро пожаловать, гости с Земли! Боюсь,