– Ничего, что вы думаете за нас обоих, – сказала она ему. – Правда, так даже лучше. Только одного не думайте, если можно, – того, что думали Лоузы. Подите–ка на минутку сюда…

Мосье Аристид Горон, префект полиции Ла Банделетты, свернул на рю дез Анж и двинулся по ней величавой походкой монарха. Гордо выпятив грудь, царственно ступая короткими ножками, он поигрывал тросточкой в самом приятном расположении духа.

Ему сообщили, что ученейшего доктора Кинроса можно найти сейчас за чаем у мадам Нил, в саду за виллой этой милой особы. Ему, Аристиду Горону, предстояло известить обоих, что дело Лоузов благополучно завершено.

Мосье Горон осветил улыбкой всю рю дез Анж. Дело Лоузов послужило к вящей славе полиции Ла Банделетты. Из самого Парижа приезжали сюда репортеры, особенно фотографы.

Мосье Горон никак не мог понять, почему Дермот потребовал, чтобы в связи с процессом не упоминалось его имя, и, главное, отказался фотографироваться. Но раз кому–то надо приписать честь удачного расследования… что ж, зачем разочаровывать публику?

Да, мосье Горону пришлось пересмотреть свои прежние подозрения относительно доктора Кинроса. Думающая машина – и только. Выдающаяся личность. Вся жизнь его посвящена разгадыванию психологических загадок, и ничего более – в точности как сам он говорил префекту. Он разбирает мозг, как часовой механизм, и сам он – часовой механизм, не более.

Мосье Горон отворил калитку виллы Мирамар. Увидев слева дорожку, огибающую виллу, он двинулся по ней.

Приятно в общем–то, что не все англичане такие лицемеры, как этот мосье Лоуз. Мосье Горон теперь лучше понимает англичан…

Рассекая траву тросточкой, мосье Горон бодро завернул за угол. Сгущались сумерки; затихли каштаны. Он репетировал в уме предстоящую ему речь и тут увидел перед собой двоих.

Мосье Горон застыл на месте.

Глаза его чуть не вылезли из орбит.

Еще мгновение он не мог оторвать от них взгляда. Он был человек порядочный, человек вежливый и отнюдь не противник всякого рода удовольствий. И он отвернулся и пошел прочь. Но к тому же он был и человек справедливый и любил, чтоб с ним обходились по справедливости. Выйдя на рю дез Анж, он сокрушенно покачал головой. Теперь он шагал по улице быстрей, чем прежде. Он что–то бормотал себе под нос достаточно тихо, чтоб никто не мог услышать его, однако слово «тру–ля–ля» то и дело срывалось с его уст и таяло в вечернем воздухе.