но его подстрелил в саду полицейский, приняв за одного из грабителей.

Экономка завопила как резаная, увидев голого сторожа с дыркой в затылке. Она приходилась ему троюродной сестрой по отцу, хотя изо всех сил скрывала этот факт — у нее была, можно сказать, белая кожа. Тут из спальни вышла заспанная Сью в прозрачном халатике чуть пониже пупка и, увидев еще не остывший труп своего любовника, блестяще разыграла полное неведение и даже нечто похожее на сострадание, хотя на самом деле никак не прореагировала на его смерть. На следующий день она уехала к деду в Массачусетс, но все тамошние слуги были старыми, белыми и похожими на пропыленных манекенов, а потому Сью целыми днями валялась в постели, объедалась мороженым, которое тайком приносила своей любимице няня-ирландка, и читала порнографические журналы — их она откопала в одном из чуланов чопорного аристократического особняка Тэлботов. Это были издания начала пятидесятых и, судя по всему, принадлежали дедушке. Правда, Сью не могла за это поручиться, но чутье подсказывало ей, что этот аристократичной внешности старик с пушистыми серебряными волосами и равнодушным взглядом стального цвета глаз был когда-то еще тем плейбоем. Матери они принадлежать не могли — уж слишком были пристойны и консервативны. Сью от души потешалась над толстыми коротконогими тетками в широких длинных трусах и их свирепого — тарзаньего — вида партнерами, плавки которых топорщились от искусно замаскированных резиновых трубок.

Однажды она проснулась среди ночи и с ужасом подумала о том, что вчера должна была начаться менструация, а ее не было и в помине. К тому же у нее как-то странно зудели и ныли соски. «Проклятый ниггер, — подумала Сью, больно надавливая пальцами на свой по-девичьи плоский живот. — А вдруг и зародыш окажется черным?..»

Ей не с кем было посоветоваться — не было ни подруг, ни друзей, свою же мать Сью считала чокнутой и обращалась к ней только с просьбами о деньгах. Доведенная до истерики безрадостными мыслями о беременности, Сью устроила как-то настоящий погром с битьем зеркал, непристойными ругательствами и швырянием туфель в не слишком расторопную старую горничную. До смерти перепуганный, как он считал, «симптомом этого страшного наследственного недуга», старый Тэлбот спешно вызвал психиатра, знакомого с историей болезни его дочери. Сью поместили на обследование в дорогую частную клинику, где с помощью доскональных анализов, помимо беременности, выявили плохую свертываемость крови, гонорею и небольшое затемнение в левом легком, указывающее на начинающийся туберкулезный процесс. Что касается шизофрении, которой так опасался дед, врачи не смогли дать сколько-нибудь вразумительного ответа. Гонорею вылечили за десять дней, процесс в легком опасности для жизни не представлял, но требовал довольно длительного лечения. Что касается беременности, гинеколог клиники, как и следовало ожидать, обратился за инструкциями к мистеру Тэлботу.

— Понятия не имею, от кого она могла забеременеть. — Старик попытался пригладит волосы, которые в минуту душевных потрясений наэлектризовывались и, что называется, шевелились на голове, доставляя очень неприятное ощущение. — Она гостила у матери в Беверли-Хиллз. Дом набит вездесущими лакеями и слугами. Разумеется, я допрошу их всех самым серьезным образом. — Тэлбот делал все возможное, чтобы не показать, как он расстроен случившимся. — Хотя теперь это уже не имеет никакого значения. Девчонке еще нет пятнадцати. Неужели нельзя обойтись без хирургического вмешательства? Я полагал, современная медицина располагает десятками надежных…

— Увы, сэр, они либо слишком вредны для здоровья, либо малоэффективны. — Толстый лысый доктор Дуглас с большими красными руками мясника попытался придать своей физиономии выражение сочувствия. — Однако учитывая анализ крови пациентки и ее довольно юный возраст, можно не без оснований предположить, что хирургическое вмешательство чревато…

— Черт побери, не собираетесь ли вы убедить меня в том, что ребенка следует оставить? — От злости на этого тупоголового кретина у Тэлбота свело судорогой левую ступню, и он почувствовал, как задрожала вся нога до самого паха. Это определенно не укрылось от взгляда толстяка-гинеколога, который потер свои красные руки, наклонил голову, изображая покорность судьбе или медицинскому диагнозу, и сказал:

— Все произойдет за закрытыми дверями. У нас отлично вышколенный персонал, и наружу не просочится ни звука.

— А что прикажете делать с… ребенком? — Это слово далось Тэлботу с огромным трудом — он даже взмок и почему-то почувствовал сильный позыв к мочеиспусканию. — Ведь я понятия не имею, кто его отец.

— Будем надеяться, он не болен ничем, кроме гонореи. Обычно это заболевание, если, разумеется, схватить его вовремя, редко сказывается на потомстве. Однако есть шансы…

— Я буду настаивать на аборте, — решительно заявил Тэлбот. — В конце концов, деньги плачу я.

— Совершенно верно. Однако…

— Никаких однако. Девчонке ничего не говорите. Как вы думаете, она знает о том, что беременна?

— Думаю, что да. На нее пришлось надеть смирительную рубашку, и только тогда мне удалось произвести осмотр. К счастью, дефлорация прошла без каких бы то ни было эксцессов. Учитывая отсутствие в крови пациентки…

— Довольно! — рявкнул Тэлбот, с силой хватив ладонью по подлокотнику кресла. — Каков срок предполагаемой беременности?

— Четыре недели. Зародыш расположен…

— Это меня не интересует. — Тэлбот встал, пытаясь наступить на сведенную судорогой ступню, и с трудом удержал равновесие. — Когда вы намерены ее прооперировать?

— Сперва нужно всерьез заняться ее здоровьем, в частности кровью, — сказал толстяк, вытирая большим клетчатым платком вспотевшую шею. — На это уйдет как минимум две-три недели. Ну а потом…

— Не спускайте с нее глаз. Они в этом возрасте очень… эээ… безрассудны и способны на самые опрометчивые поступки. Посадите возле нее круглосуточную сиделку.

— Не волнуйтесь, сэр. Наша клиника имеет богатый опыт общения с пациентами самых разных возрастов и темпераментов. Но тем не менее я бы советовал вам не спешить с окончательным…

— Пошли бы вы к черту с вашими советами! — рявкнул Тэлбот и, превозмогая боль в ноге, решительно направился к двери.

Сью душил гнев. Этот отвратительный лысый толстяк не только велел привязать ее к своему вонючему гинекологическому креслу, а еще и долго ковырялся волосатой рукой в ее влагалище. Потом он ввел туда какое-то лекарство, и Сью показалось, словно нутро ожгло кипятком. Она грязно выругалась и,