через прикрытые тяжелыми портьерами окна в глубину большого кабинета. Редкие – убирались в кабинете ежедневно – серебристые пылинки вспыхивали в узкой полоске подобно искрам костра и тут же гасли. Купола Успенского собора и колокольни Ивана Великого пылали красным. В иной обстановке этот отсвет согрел бы темное пространство комнаты, но сейчас он создавал лишь подспудное ощущение тревоги.

– Хм-м. Я не знал, товарищ Берия, что вы… увлеклись научной фантастикой. Может бить, вам следует немного отдохнуть? Мы распорядимся, чтобы вам предоставили путевку в какой-нибудь ха-ароший санаторий. Скажем, в Рице? – Сталин был расстроен. Жалко Лаврентия. В конце концов, работа в НКВД – не для слабонервных. Тем более в такой находящейся на крутом переломе стране. Это шизофреник Ежов мог находить удовольствие в необходимой, но кровавой и грязной работе по очистке страны от всяческой троцкистской швали. Нормальному человеку, каковым нынешний наркомвнудел являлся до своего назначения, заниматься такими делами морально тяжело. Жалко.

На Берию вождь очень рассчитывал, знающие товарищи еще с двадцатых рекомендовали его как умного, решительного и, самое главное, надежного человека. Да и несколько лет совместной работы лишь укрепили вождя в этом мнении. Но… Не выдержал. Слишком увлекся тем, что было ему ближе по внутренней сущности. Недаром так носился со своими закрытыми институтами. Сколько ходатайствовал за Туполева, Петлякова… За прочих… Правильно ходатайствовал, надо признать. Результаты впечатляют, нет слов. Но, с другой стороны, неприятной рутины с НКВД не снимал никто. А вот к ней у Лаврентия душа не лежит. Вот и ушел, как это говорил… Ильин?.. во «внутреннюю эмиграцию». Пора думать о замене. Жаль. Очень жаль.

– Спасибо, товарищ Сталин. Я с удовольствием отдохну. Но, если можно, немного попозже. Сейчас… Сейчас слишком неподходящий момент. А что касается научной фантастики, – Берия был готов к такому повороту, дураком был бы, не будь готов, – к сожалению, фантастика слишком часто становится былью.

– И вы действительно можете доказать, что это… быль?

– Так точно, товарищ Сталин. НКВД располагает убедительными доказательствами, подтверждающими мой доклад. Разрешите доложить подробно?

– Ну что ж, – в конце концов, в жизни случается всякое. К тому же Лаврентий молодец. Сказал не: «Я располагаю», а – «НКВД располагает», сумасшедший так не скажет. А тут – официальное заявление от лица ведомства. – Ну что ж, докладывайте. Как я понимаю, доказательства у вас с собой?

– Не вполне, товарищ Сталин. Часть проходящей по делу аппаратуры достаточно громоздка. Необходимо ваше специальное разрешение на доставку его в ваш кабинет.

– Разрешение… – Пожалуй, следует дать такое разрешение. Вождь любил рассматривать новые образцы техники. Опытный образец лыжного бронещитка для боев в Финляндии как-то даже приносили ему в кабинет. Он тогда чуть ли не полчаса ерзал животом по ковру, прилаживаясь к бойнице, пытаясь понять, стоящая ли вещь, удобно ли будет за этой бандурой стрелку и не станет ли эта, в принципе, нужная вещь еще одним горе-прожектом типа пушек Курчевского. Сталин снял трубку телефона, соединявшего кабинет с приемной. – Товарищ Поскребышев? Лаврентий Павлович сообщил мне, что у него есть аппаратура, которую он хочет мне продемонстрировать. За какое время вы сможете доставить ее в мой кабинет? Вот как? Машина во дворе? Пять-десять минут? Отлично. Распорядитесь, пожалуйста. Начинайте, товарищ Берия. Через пять-десять минут ваши… доказательства доставят.

Берия подошел к крытому зеленым сукном столу и, попросив позволения, выложил из портфеля последовательно серую картонную папку с надписью «Дело №…» и всевозможными служебными пометками. Затем на стол легли: еще одна папочка, потоньше, лоскут ярко-красной, «полярной», как определил для себя Сталин, материи и округлых очертаний предмет с тремя рядами кнопок и маленьким жемчужно-серым окошком. В окошке черные рубленных очертаний цифры сменились с 19:59 на 20:00. Часы?

Из тонкой папочки на свет явились книжица в кожаном переплете с тисненым двуглавым орлом и надписью латиницей «Passport Russia», пяток купюр непривычного вида и несколько монет.

Часы Сталина заинтересовали, но интереса своего он не проявил, до них дело и так дойдет. Берия откашлялся – нервничал, конечно – и начал:

– Третьего января сего года в окрестностях железнодорожного вокзала города Острожска Новосибирской области комендантским патрулем Острожского Артиллерийского Училища был задержан неизвестный, назвавшийся Чеботаревым Андреем Юрьевичем. На просьбу патруля предъявить документы отреагировал нервно, предъявил вот этот интересный документ, – Берия протянул кожаную книжку Сталину.

– При рассмотрении документа старшим патруля лейтенантом Торопцевым выяснилось, что документ представляет собой паспорт несуществующего государства под названием «Российская Федерация», выданный в две тысячи первом году на имя Чеботарева Андрея Юрьевича. 1976 года рождения. Кроме того, на обложке паспорта наличествовала контрреволюционная символика. Высокий уровень исполнения документа свидетельствует о невозможности его изготовления… хм… – Берия замялся, но решил не смягчать оценки, – сумасшедшим-одиночкой. На предложение пройти в комендатуру для выяснения личности задерживаемый отреагировал резким испугом, вырвался из рук патрульного и бросился бежать. В результате умелых действий проходящего службу в постоянном составе училища младшего сержанта Фофанова беглеца удалось быстро задержать.

Берия на минуту замолк, поправил без нужды пенсне и продолжил:

– На предварительном допросе задержанный показал, что он якобы действительно родился в одна тысяча девятьсот семьдесят шестом году, то есть через тридцать пять лет после даты задержания. И… когда ему сообщили, что не стоит вводить следствие в заблуждение, так как на дворе январь 1941 года, пришел в крайнее возбуждение. Он… Он немедленно стал требовать встречи с вами… И утверждал, что двадцать второго июня сего года Германия совершит нападение на Советский Союз.

Сталин молчал. Не потому, что ему не хотелось прерывать наркома, нет. Просто… на глупую шутку или бред спятившего от непосильной работы наркома дело походило все меньше. Провокация. Грандиозная, хорошо подготовленная провокация. Из глубин души поднимался тяжелый гнев, еще немного – и он прорвется наружу сначала искрами в желтых глазах, а потом… Когда же они все успокоятся? Наверное, никогда. Уж больно хочется старому лису Черчиллю, да и всем прочим, побыстрее стравить нас с Гитлером.