груди, не совсем соображая, как они так нелепо попались, что и с оружием не могли постоять ни за себя, ни за честь фашистского воинства. У них руки от укусов пчел распухли.

А танк лейтенанта Фролова с тех пор так и прозвали «медовым», хотя немцам много раз приходилось от него совсем не сладко.

После первой удачной стычки с врагами команда его приобрела какую-то особую дерзость. Про дела «фроловцев» рассказывали легенды.

Однажды славная «тридцатьчетверка» включилась в немецкую танковую колонну, пользуясь ночным маршем, подобралась к штабу и расстреляла в упор собравшихся на военный совет генералов и полковников. В другой раз догнала колонну жителей, угоняемых в Германию, и, разогнав конвой, привела советских людей к своим лесными дорогами, не проходимыми для фашистских тяжеловесных танков.

Немало и еще давал этот танк немцам «огонька»…

И к его прозвищу — «медовый» — добавили: «бедовый».

ХОРОШАЯ ПОСЛОВИЦА

В мирной жизни Афанасий Жнивин плотничал и охотничал. Строил избы. Умел делать и табуретки и столы. Когда пилил, стругал, приколачивал, любил приговаривать. Если гвоздь гнулся, он его поправлял, стукал молотком покрепче и добавлял:

— Не будь упрям, а будь прям!

И на охоте любил сам с собой рассуждать. Бывало, промахнется по тетереву и скажет:

— Не тот стрелок, кто, стреляет, а тот, кто попадает!

На войне Афанасий стал разведчиком. Сначала его ротный повар заприметил.

Подходит Жнивин к походной кухне — и всегда с какой-нибудь шуткой-прибауткой. Подставляет котелок для добавочной порции каши и говорит:

— Отчего-то на войне есть хочется вдвойне!

Отметили его веселость и командиры. Солдат бойкий — значит, нигде не растеряется. А когда узнали, что он охотничал, стали посылать в разведку.

Бои шли в карельских лесах, среди скал и дремучих елей, засыпанных снегом. Лесная война — коварная: без разведки ни шагу.

И несколько раз Афанасий Жнивин вражеские хитрости разгадывал.

Однажды заметили на снегу одинокий след. Кто-то прошел из нашего тыла через линию фронта. Ну, прошел, и ладно, где же его теперь искать давно у своих. Лазутчик, наверно. Проскользнул ночью — и был таков.

Но Жнивин припал к следу и говорит:

— Он здесь, позади где-то. Да не один, а их несколько. Они друг за другом, как волки, в один след шли.

— Носками-то след к фронту направлен. Что же, они задом наперед шли?

— А как же, так и шли, для обману, — отвечает Жнивин и показывает: Смотрите, пятки в следах глубже носков вдавлены. Значит, вперед пятками шли.

И хорошо, что наши проверили. Пошли па следам облавой и отыскали семерых диверсантов. Под крутым берегом речки прятались — хотели мост взорвать.

После этого случая стали Жнивину доверять самые ответственные разведки.

И вот однажды и Афанасий попал впросак, да еще как, чуть-чуть всю роту не погубил.

Нужно было проверить одну узкую дорогу среди дремучего леса. Деревья стояли вокруг великанские. Сосны вершины подняли до небес. Ели ветви опустили до самой земли. Снегу на них насыпано — целые сугробы. И дорога вьется по узкой просеке, как по ущелью.

И глубина снегов в лесу такая, что узкие лыжи тонут, в сторону не свернешь.

Рота шла по дороге, взяв лыжи на плечи. Жнивина послали вперед с отличным лыжником Сушковым.

Сушков шел по дороге и флажком давал нашим сигналы; впереди спокойно, можно идти колонной.

А Жнивин на широких охотничьих лыжах сходил с дороги, углублялся в лес-то вправо, то влево. Внимательно осматривал, не затаился ли где противник. И, возвращаясь к Сушкову, все приговаривал:

— Следов нет — и врагов нет!

Вот дорога сделала поворот, нырнула вниз. Вот мост через лесную речонку. Великанские ели так плотно обступили вокруг, что только кусочек неба виднеется в вышине. Опасное место, удобное для засады.

Внимательно обследовал его Жнивин и ничего подозрительного не заметил.

Снег вокруг лежал чистый-чистый, никем не топтанный. Тишина стояла такая, что ветка хрустнет — и то за километр слышно.

— Ладно, — сказал Жнивин товарищу, — беги доложи командиру, что есть место для привала, а то из-за поворота нашим твоих сигналов не видно. Что-то они замешкались. А тут и вода рядом и посидеть есть где.

Так он отправил донесение, а сам остался и стал внимательно оглядывать незнакомый лес. Что-то сердце у него тревожилось. Было как-то не по себе. Чувствовалось, будто он не один, а кто-то за ним подглядывает.

Что за притча: а ведь никого нет! И зверь не крадется, и птица не летит…

А все-таки кто-то смотрит.

Даже поежился Афанасий. Скорей бы уж наши подошли, одному страшно что-то. А на миру и смерть красна…

И тут взглянул он на большую ель, ветви которой согнулись, под тяжестью снега, и увидел такое, что мороз по спине пошел. Из ветвей на него смотрело два глаза. И это были не желтые глаза рыси и не круглые глаза филина, а два человеческих глаза!

Но вот что самое страшное — человека не было видно! Ни рук, ни ног, ни головы. Только глаза! И смотрят пристально, зло.

Когда Афанасий встретился с ними взглядом, он даже зажмурился: «Это смерть моя!» И понял: сделай он сейчас оплошность — погиб…

Старый солдат в таких случаях знает одно правило: главное — не пугаться, не торопиться… Афанасий медленно прислонил к перилам моста винтовку, достал из кармана кисет с табаком, стал вертеть цигарку. И виду не подает, что заметил что-то недоброе.

Закуривает Афанасий, уткнулся носом в горстку, к огоньку спички, зажатой в ладонях, а сам сквозь пальцы еще раз на эти страшные глаза взглянул.

— Есть! Следят за ним! Не смотрит так ни зверь, ни птица человеческие глаза ни с какими не спутаешь, Но как же они попали туда, на елку? Не дед же мороз туда забрался!

Прищурился Жнивин, взглянул пристальнее и различил, как на загадочной картинке, руки в белых рукавицах, голову под белым капюшоном и человеческую фигуру во всем белом. И из белой груды, затаившейся среди заснеженных ветвей, торчат сапоги. Не нашего покроя — с закорючками на носах, какие носят фашистские лыжники.

Первым делом захотелось ему схватить винтовку да закатить этому «деду-морозу» меткую пулю, но воздержался. Заметил на другом дереве среди ветвей еще подошвы сапог. Значит, врагов тут много. Засада. Накануне метели они на елки забрались, потому и следов нет. Ловко устроились! Что же теперь делать? Открыть стрельбу, наших предупредить? Но ведь в ту же секунду и самого убьют. А что из него толку, из мертвого? Он до победы воевать должен! Нет, так, зря, погибать не годится…

Вихрем промелькнули эти мысли в мозгу солдата, и он стал действовать так, как враги и не ожидали.

Оставил