словно итальянская вдова мафиози, с массивным профилем вызывающе семитского носа и такой же фамилией. Я не увидела тебя в тот день, это произошло много дней спустя. Через пару месяцев, когда из «новой сотрудницы» ты уже давно перешла в сотрудники постоянные.

Ты вошла в комнату и сказала требовательно:

— Мне нужен свой адрес. Кто этим занимается?

— Пчхи… — я все-таки умудрилась простудиться, — Это ко мне…

— Мне нужен адрес… — сказала ты, я помню твои узнающие глаза. Такое выражение бывает, когда два заинтересованных друг другом человека понимают, что интерес их обоюден. Ты оглядела меня с головы до ног, задержав взгляд на распухшем носе. Я помню, как это выбесило меня.

— Вообще-то… — нарочито тщательно высморкалась я, — Мой рабочий день закончился в семь.

Это, конечно, был вызов. Довольно беспомощный, но все же. Ты взглянула на часы. На свои наручные часы, под ремешком которых у тебя чесалось запястье мелкими пузырьками раздражения. На те самые часы, которые ты потом будешь снимать, и класть на тумбочку перед соитием со мной. Те самые часы, которые ты, в конце концов, забудешь в какой-то снятой на сутки гостинице.

— Но вы же еще здесь… — она была совершенно спокойна. Эта женщина. Спокойная сексуальная женщина.

Губы мои свело от окантовки твоих глаз. По-умному — презрительных. По-собачьи темных. По-сучьи — томных. В бархате ресниц. Нервных жилках на тонких веках. От губ с неровным контуром неровной подводки самой природы, с легким пушком едва пробивающихся над верхней губой волосков… Под ними зубы — как и у всех. Десны, язык, гортань. Кадык на подвижном горле. Странно, кадык редко встречается у женщин. Ключицы из-под черной ткани строго платья. Я никогда так не увидела тебя в светлом.

«Долго будешь смотреть на меня?» — но ты не задала это вопрос. Ты лишь вопросительно подняла свою породистую бровь.

— Да, — сказала я, — Но мой рабочий день уже закончился, сейчас у меня свободное время.

— Факультатив? — ты издевалась. Конечно! Так же, как я издевалась над тобой и мы равны в этой дуэли, — Хм, — ты посмотрела на меня. Посмотрела со смыслом: смыла в унитаз. Расстреляла в упор. Лишила премии и зарплаты, — Ок. Мне надо отправить один договор. Сегодня. Сейчас. Берешь ответственность на себя?

И почему мне все и всё время «тыкают»?!

Я заводила тебе аккаунт в корпоративной почте, выбрав самое сложное написание латиницей твоей богатой согласными иудейской фамилии.

— Запомните, — откашлялась я, — И пароль.

* * *

Я помню твою кожу. Темноватую наглую вульву, детскую улыбку, развратный пупок. Я помню твои ногти, синими осколками вниз живота. Я помню твой запах, пряный и сладкий запах твоих подмышек. Их соль. Их вкус. Я помню твой сок на моем бедре. Я помню выпуклость твоей худой спины, твои динозаврьи позвонки, твои лопатки, ритмично выбивающие такт — «Ом» моего наслаждения. Я помню твои волосы, темные, строгие, жесткие. Я помню тебя. Я храню тебя. Прямо под кожей, я извлекаю тебя прикосновениями пальцев к щеке. Я дышу тобой, твоими губами, легкими. Я мастурбирую — твоими пальцами. Я закрываю глаза, я чувствую тебя. Я беременна тобой, я ношу тебя под сердцем.

* * *

— Отчего-то… — спустя полчаса войдя в наш небольшой кабинет, с вызовом сказала ты, — Ничего не работает!

— Что именно?

— Почта, — говоришь ты и слегка теряешься. Я знаю таких как женщинах как ты — вы умны, начитаны, хорошо готовите, прекрасно водите машину, но не умеете измерять уровень масла. Обращаться с компьютерами — тоже. Прикладные вещи — не про тебя.

— В каком именно месте? — спрашиваю я, с интересом развернувшись к ней. На самом деле совершенно без разницы в каком месте. Оно и не должно было работать. У сисадминов есть свои маленькие секреты и если я захочу, чтобы сотрудница обратилась ко мне за помощью, то она обратиться.

— Там выскакивает окошко с красной пимпочкой.

— С пимпочкой? С пимпочкой, это плохо, — я подтруниваю над тобой, и ты это знаешь.

— Пошли посмотрим? — говоришь ты почти с детской интонацией, и я отвечаю:

— Пойдемте.

Ты склонилась над столом, я чувствую запах твоего тела, весь этот букет, пропитавший твою плоть: запах твоих духов, запах твоей машины — смесь бензина и дурацкого хвойного ароматизатора. Ты мне желанна. Клитор мой взрывается тысячей мелких, острых осколков, сводя жадной судорогой ноги — от колен и выше. Ты склонилась над столом, и шея твоя, твой затылок так близко от моих губ. Я наклоняюсь вслед за тобой. Я смотрю в монитор. Сознание растворяется в сетке твоей кожи, капилляров и пор. Температура моего тела растет. Я накаляюсь.

— Готово, — говорю я, и голос мой предательски садится. Я плавлюсь.

— Спасибо, — отвечаешь ты. Смело, не отводя взгляда, смотришь в глаза. И я вздрагиваю всем телом, как нервная лошадь.

* * *

Я жажду тебя. И жажда эта разъедает меня кислотой. Ты — свежий снег, прикрывший грязь моих помыслов. Я сгребаю тебя в ладони, я окунаю в тебя лицо, я пожираю тебя больными губами. Я чувствую твой вкус, твою соль, твою суть. Ты ломкий утренний лед, сковавший озера моей печали. Ты жестокий воин, взявший меня в плен. Сломавший мою волю, сожравший мое сердце, вырвавший мой язык. Ты попираешь мою честь кованым сапогом. Ты приносишь мне страдания. Ты пронизываешь меня беспощадной рукой, через влагалище добираясь до самого моего. Ты лишаешь меня непорочности раскаленными языками своих пальцев. Ты причиняешь мне желание.

* * *

Со мной впервые случилось такое. Я назвала бы это — сексуальное наваждение. Я придумала массу предлогов познакомиться с тобой. Я разрабатывала планы твоего соблазнения с такой изощренностью, что позавидовал бы любой «Центр». Я впитывала следы твоего присутствия жадным пересохшим горлом заблудившегося в пустыне бедуина. Я косилась на дверь твоей всегда открытой нараспашку сороковой комнаты, с молчаливым стоном предугадывая твои передвижения по ней: вот ты звонишь по телефону. Твоя рука берет белую стандартную, такую же, как у меня на столе, трубку и кладет на плечо. Вот твой подбородок прижимает ее крепко, чтобы она не упала, а рука тянется за ручкой и ты, то сердито, то довольно, то равнодушно, то с воодушевлением произносишь, — «Да, да…» — и твоя рука с твердыми ногтями выводит замысловатые закорючки на белоснежной плоти еженедельника. Я вслушивалась в это «да», вырывавшееся из твоих губ, слегка обветренных и строгих, и душа моя пьянела в ритме вечного танца страсти, и пол уходил из-под ног. Сглотнув, я топала мимо с независимым и хмурым видом, но в душе… в душе я хотела быть хотя бы этой телефонной трубкой прижатой так