нем, даже когда папи настаивал? Вероятно, это саботаж! Очень хорошо! Теперь нацистам придется раскошелиться на новый дирижабль, а на нем никто не полетит, потому что люди напуганы катастрофой!

На каком-то этапе подготовки к съемкам «Ангела» мать утратила интерес к фильму. Впервые со времени съемок в «Голубом ангеле» она позволила себе небрежность в той области, в которой всегда превосходила всех — во внешнем облике. Трэвис Бентон, убежденный в безупречности вкуса Дитрих, во всем следовал ее указаниям, и они вдвоем делали ошибку за ошибкой. В результате «Ангел» — их единственная совместная работа, которой недостает былого уникального чувства стиля. Особенно грустно, что она оказалась последней. Знаменитое «платье из драгоценностей» из этого фильма — ткань, расшитая фальшивыми рубинами и изумрудами, на фоне которых должны были, по замыслу, заиграть ее собственные подлинные камни, — снискало сомнительную известность лишь благодаря весу в пятьдесят фунтов и стоимости в четыре тысячи долларов.

Весь фильм чуть смазан, и все пошло насмарку. Может быть, мать почувствовала это раньше всех, осознала безнадежность ситуации и отказалась от дальнейших попыток спасти фильм. Из многих тысяч рекламных кадров и портретов, остававшихся после съемок каждого фильма, Дитрих сохранила после съемок «Ангела» лишь несколько снимков, и на всех она в своем собственном черном бархатном костюме от «Танте Валли» и белой блузке с гофрированным воротником и манжетами. Когда съемки завершались, мы уже не держали у себя дома любимые сигары Любича: они с Дитрих не разговаривали.

30 мая 1937 года «Независимые владельцы кинотеатров Америки» поместили объявление во всех рекламных газетах, связанных с кинопрокатом:

Нижеследующие звезды являются

ГУБИТЕЛЬНИЦАМИ КАССОВЫХ СБОРОВ:

Джоан Кроуфорд

Бэтт Дейвис

Марлен Дитрих

Грета Гарбо

Кэтрин Хепберн

Вдруг эти звезды якобы утратили способность привлекать публику в залы одним лишь своим именем. Под таким давлением «Парамаунт» отказался от замысла снимать Дитрих в следующем фильме и тем самым лишил ее постоянного заработка. Студия «Коламбия», желавшая снять Дитрих в роли Жорж Санд, решила отказаться от этой идеи.

Впервые со дня первого приезда в Америку, мать оказалась безработной. Она позвонила моему отцу.

— Папи, мы покидаем Америку. Здесь говорят, что фильмы с Дитрих больше не продаются. Эти идиоты, а они все идиоты, конечно, не могут их продать… потому что фильмы и впрямь плохие, но Дитрих тут ни при чем. Даже Гарбо попала в черный список. Ну эта лупоглазая, куда ни шло, кому охота платить деньги, чтобы посмотреть на нее? Но Хепберн? Да, и ее назвали губительницей. Невероятно? Погоди, кто же остается? Может быть, Ирен Данн? Это она-то звезда? Чистое безумие.

Из артистической уборной мы взяли все, что не было прибито гвоздями. Грузовики вывезли наш багаж за ворота студии «Парамаунт» — и дело с концом. Ни прощальных слез, ни «прогулок дорогой памяти». Выиграв битву, потом каким-то образом проиграв ее, наш солдат ушел с поля боя непокоренным. Затем пришлось паковать собственные вещи. Мы всегда жили, как цыгане. Отказавшись от дальнейшей аренды дома, мы заплатили охранникам, слугам, тренеру по теннису, отдали на хранение «кадиллак», дали Бриджесу отличную рекомендацию и сели в поезд, называвшийся «Суперлидер», потому что в нем были установлены кондиционеры. Я махала Нелли до тех пор, пока вокзал Юнион Стейшн не скрылся из виду. Так закончилась целая эра.

Я ничего не помню об этом путешествии на восток, кроме чувства потери, глубокой скрытой обиды. Даже мой «балкончик» исчез в хромированном поезде обтекаемой формы. Путешествие в быстром и прохладном поезде стало средством достижения цели, а не опыта.

Оказавшись в Нью-Йорке, мать с головой окунулась в светскую жизнь. Возможно ярлык «губительницы кассовых сборов» и повредил репутации Дитрих в глазах массового зрителя, но не элиты, круга ее общения.

Кто-то напугал Дитрих, усомнившись в моей безопасности даже в Европе, и она снова наняла моего главного охранника, наказав ему приехать на восточное побережье, чтобы сопровождать нас во Францию. Гулять так гулять, и почему бы сполна не насладиться летом? И мать убедила «Парамаунт» дать Нелли отпуск, чтобы и она поехала с нами. Перед самым отъездом она позвонила отцу:

— Папи, позвони Мутти. Пусть она свяжется с врачом, который лечил Ребенку ноги. Скажи, что она растет слишком быстро. Должно быть, у нее какие-то внутренние нарушения: она будет великаншей. Что ни неделя — вырастает из одежды. Дело не только в полноте — у нее кости растут. Жду от него указаний. Может быть, он знает, в чем нарушение? Он может приехать в Париж и осмотреть ее.

О, Боже! Надо было мне больше сутулиться! Я надеялась, что меня не запрут в одну из клиник, где побывала Тами.

В тот день, когда мы поднялись на борт «Нормандии», я пребывала в таком отчаянии, что даже этот чудесный корабль не вызвал у меня обычного душевного подъема и предвкушения радости. Я стояла на задней палубе парохода. Мне хотелось как можно дольше видеть статую Свободы. Судя по поведению матери, я, возможно, вижу статую Свободы в последний раз. Загадав желание, я не очень верила, что оно осуществится. Бабушка прислала на пароход телеграмму.

РАДИОТЕЛЕГРАММА

БЕРЛИН МАРЛЕН ДИТРИХ

ПАРОХОД НОРМАНДИЯ

ДОКТОР НЕ ОБЕСПОКОЕН ТЧК ГОВОРИТ РЕБЕНОК РАЗВИВАЕТСЯ НОРМАЛЬНО ТЧК РАСТЕТ КАК ТОГО ТРЕБУЕТ ПРИРОДА ТЧК НИКАКОЙ ОПАСНОСТИ НЕТ ТЧК МУТТИ

Я знала, что ответ не удовлетворил мать полностью. Она все еще задумчиво поглядывала на меня, хоть и не так часто. Я надеялась, что, вернувшись в свою драгоценную Европу, она перестанет беспокоиться о моих костях.

Отец, всегда на своем посту, встретил нас в Гавре, принял длиннющий список багажа и повел всю компанию к поезду Гавр-Париж.

Отель «Ланкастер» так же выделялся среди отелей, как «Нормандия» — среди океанских лайнеров. Он благоразумно притаился на боковой улочке неподалеку от Елисейских Полей и представлялся клиентам собственным замком в Париже. Канделябры баккара, стулья, обитые парчой, бесценные антикварные украшения, граненые зеркала, фризы с диковинным орнаментом, версальские двери, французские окна с роскошными гардинами из атласа, тафты, органди. И повсюду — цветы, цветы, цветы, свежайшие цветы всех оттенков вечной весны. Их ненавязчивый легкий аромат вызывал лишь радость.

В те годы было много других дорогих отелей, которые могли соперничать с «Ланкастером» в роскоши и совершенстве интерьера. Но наивысшим