намеренного телесного повреждения и подпольного труда.

Мими и Ронни вначале не хотели показывать мне это письмо, чтобы я лишний раз не волновалась, но я взволновалась только по поводу того, что герр Крапенкопф вместо «Крапенкопф» услышал «Карпенкопф». Что за идиот. Мими переслала это письмо адвокату, которого она для меня наняла. Не ради герра Крапенкопфа, а из-за писем, которые я получала от брата моего мужа по поводу доходных домов, табакерок и жирандолей.

Как я уже сказала, тоскующая вдова может позволить себе почти всё. Тем не менее после случая с вином и маленького интермеццо на тротуаре Мими и Ронни стали настоятельно просить меня посетить одну психотерапевтшу. Она вроде бы была великолепна и очень помогла Ронни «в его тяжёлом кризисе».

– Я и не знала, что у тебя был тяжёлый кризис, – сказала я. Как и того, что у него такой волосатый живот.

– Был. После нашего выкидыша, – ответил Ронни. – Фрау Картхаус-Кюртен мне очень помогла.

Наш выкидыш. Типично для Ронни. Он всегда говорил «мы беременны». Без сомнения, среди всех окружающих меня идиотов он был самым милым и мягкосердечным. Ещё я знала, что он желает мне только добра.

Но тем не менее.

– Я туда не хочу. Я невысокого мнения о психотерапевтах, о людях с дурацкими двойными фамилиями и с неумеренной болтовнёй про ребёнка во мне и про мою слишком рано закончившуюся анальную фазу. И у меня не депрессия, а просто траур. Я потеряла мужа!

Как только я это сказала, у Ронни на глазах выступили слёзы. Он погладил меня по руке.

– Но тебе поможет, если кто-нибудь покажет тебе путь из траура. Назад в жизнь. Поверь мне, я знаю, о чём говорю.

– Я верю, что меня сейчас опять вырвет, – ответила я.

Ронни выпустил мою руку, схватил с журнального столика фруктовую вазу и поднёс её к моему носу. Яблоки и бананы посыпались на пол. Мими закатила глаза.

– Я это сказала скорее в метафорическом смысле, – заметила я. – От такого разговора меня просто мутит.

Мими собрала фрукты с пола.

– Будет хорошо, если ты поговоришь с кем-то, кто поймёт не только твой траур, но и твой гнев.

– Я не разгневана, – солгала я. Просто у меня довольно часто возникало желание заехать без причин кому-нибудь в физиономию или начать швыряться предметами. К сожалению, это желание было довольно-таки трудно подавить.

– Мужчина, за которым ты была замужем, в своё время забыл, к сожалению, сообщить тебе, что у него есть не только скудный доцентский заработок, но и немаленькие доходы от домов и различных вложений капитала. – Тёмные глаза Мими засверкали. – И это не вызывает у тебя гнев?

Ах вот оно что, она это имела ввиду. Нет, тогда я действительно не разгневана. Я пожала плечами.

– К деньгам я всегда была совершенно равнодушна. И Карл тоже.

– Это то, что ты думаешь!

– Да.

– Но ты ошибаешься. Ты помнишь прошлогоднее рождество? Ты хотела прилететь в Германию, а Карл сказал, что в данный момент вы не можете себе позволить купить билеты. И папа оплатил вам перелёт. – Мими фыркнула. – И всё это время этот парень сидел на приличном состоянии и никому о нём не говорил. Стоит только вспомнить о жалкой лачуге, в которой вы жили в Мадриде. А крохотная квартирка в Лондоне с неработающим отоплением! Богема! Смешно слышать. Он был вовсе не богемой, он был просто скупердяем!

– Мими! – прошептал Ронни, но моя сестра если уж заводилась, то её было трудно остановить.

– Он тебе не сообщил, что у него тяжба с братом за немаленькое наследство, – продолжала она. – Да и зачем? В конце концов ты могла подумать, что у него достаточно денег, чтобы купить тебе новое зимнее пальто.

– У меня было всё, что мне нужно.

– Да, как практично для Карла, что ему не надо было тратить своё состояние на твои скромные потребности. А папины деньги он принял не моргнув глазом.

– Может быть, это тебе стоит пойти к этой психотерапевтше, – предложила я. – Очевидно, это ты гневаешься на Карла.

– Да, – признала Мими. – И ещё как! Но я не была за ним замужем. И со мной он не не вёл себя как Эбенайзер Скрудж.

Ронни слушал нашу перепалку с растущим беспокойством, но Мими игнорировала его шёпот и выразительные взгляды.

– Мими, я не знаю, подходящий ли сейчас момент, чтобы говорить о… э-э-э… возможных…. э-э-э… недостатках Карла, – сказал он несколько громче. – Ведь речь идёт о том, что Каролине нужна помощь. И разговор с психотерапевтом – это хороший старт.

Мими ещё раз фыркнула, но промолчала.

– Пожалуйста, Каролина, – сказал Ронни. – Ты по крайней мере можешь попытаться.

Я решила сменить тактику и ответила:

– Я бы пошла, но в данный момент всё так сложно из-за медицинской страховки, жилья и вообще – без карточки…

Тут на лицах Ронни и Мими засияла улыбка, и я поняла, что проиграла. Пока я проводила дни в мизантропических размышлениях («все идиоты!»), бессмысленном копании в коробках с моими вещами (в поисках позолоченной табакерки) и тестировании воздействия вина (совсем не плохо – во всяком случае, если знать, когда остановиться), моя сестра не теряла времени даром и занялась проблемами моей медицинской страховки. И пока я впервые в жизни забылась пьяным сном, Ронни обеспечил мне перевод денег от своего домашнего врача и записал меня к этой психотерапевтше. Того самого врача, который, ни разу меня не видев, выписал мне рецепт на успокоительные и на якобы поднимающие настроение таблетки. С этим рецептом я пока никуда не ходила. Не важно, что я буду принимать – Карла этим не вернёшь. Кроме того, мне сначала хотелось испытать вдохновляющее воздействие вина.

Ну да. Эта попытка, надо сказать, не увенчалась успехом. Лежать на тротуаре, налакавшись вина – это было не то, что я запланировала. Поэтому я понимала, что на других людей я могу производить впечатление человека, нуждающегося в терапии. Но тем не менее мне терапии не хотелось. Тем более от персоны, которую зовут Керстин К. Картхаус-Кюртен.

– Я уже её ненавижу, – сказала я Мими, увидев множество «К» на стальной табличке у двери кабинета.

– Это не важно, – ответила Мими и втолкнула меня внутрь. Только чтобы быть уверенной, что на последних метрах я не развернусь и не убегу, она проводила меня до двери. – Если я тебе понадоблюсь, я буду в магазине. И не выключай телефон.

Фрау Картхаус-Кюртен не предложила мне лечь на кушетку. Мы сидели за её столом друг напротив друга, как во время интервью при приёме на работу. На столе стояли фотографии – мужчина, маленький мальчик, лохматый пёс и она сама. Мне пришлось вытянуть шею, чтобы рассмотреть фотографии.

– Прелесть, – сказала я, хотя у ребёнка была круглая, как горошина, голова и поросячьи глазки.

Фрау Картхаус-Кюртен