важным видом направился к салуну: правая рука на поясе, глаза горят адским пламенем.

— Ты передал ему? — спросил он.

Я кивнул.

— Он придет к тебе, как ты сказал.

Бак коротко рассмеялся.

— Не нравится мне этот долговязый ублюдок. Я подожду. Сдается мне, я в два счета покончу с ним.

Он глядел на меня, а лицо его приняло выражение, какое он считал подобающим его грубому, ворчливому тону. Чудно, но почему-то можно было с уверенностью сказать, что внутри он не такой. Не было в нем настоящей твердости и силы. Вся его грубость, вся жестокость умещалась в кобуре, ну а остальное в нем подлаживалось к этому.

— Вот что, — сказал он. — Что-то не нравишься ты мне, ирлашка. Может, мне и тебя придется прикончить. Что мне стоит, а?

Так вот, единственно, почему я стою сейчас живой у дверей своего дома, — это то, что я сообразил: раз уж Бак имел шанс пристрелить меня, да не сделал этого, я должен спастись, должен — и все тут. И еще я подумал: вдруг, когда придет время выложить козыри, я смогу что-нибудь сделать для Бена Рэндольфа, если только сам господь бог мне поможет!

Ничего я так не желал тогда, как находиться в комнате у окошка и смотреть, как Бак Тэррэнт собирается прикончить кого-то другого.

— Нет, не сделаю я этого, — говорит Бак, мерзко ухмыляясь. — Ты сходил и сказал шерифу, как я велел тебе, проклятому ирлашке, овечьему пастуху с заячьей душонкой. Сказал ведь?

Я кивнул, а у меня прямо челюсти свело от злости, да так, что кожа на лице чуть не лопнула.

Он ждал, что я пойду впереди него. И когда увидел, что я не двигаюсь, расхохотался и пнул ногой дверь салуна.

— Входи, ирлашка, — бросил он через плечо. — Я поставлю тебе самую лучшую выпивку.

Я вошел вслед за ним, и он, тяжело ступая, направился прямо к стойке, взглянул старому Меннеру в глаза и сказал:

— Дай-ка мне бутылку самой лучшей отравы, что есть в твоем заведении.

Меннер глядел на сопляка, которого вышвыривал отсюда раз двадцать, и лицо его стало прямо белым. Он повернулся, взял с полки бутылку и поставил на стойку.

— Два стакана, — сказал Бак Тэррэнт.

Меннер осторожно поставил два стакана.

— Чистых.

Меннер отполировал два других стакана полотенцем, поставил их на стойку.

— Ты ведь не возьмешь денег за выпивку, а, Меннер? — спросил Бак.

— Нет, сэр.

— И впрямь, что бы ты с ними делал? Отнес бы домой и потратил на эту толстую телку, свою жену, да на свое отродье, этих двух недоумков. А?

Меннер кивнул.

— Черт побери! Они не стоят такого беспокойства, верно?

— Нет, сэр.

Бак заржал, взял стаканы, протянув один мне. Он оглядел салун и увидел, что там почти пусто: Меннер за стойкой, в конце зала пьяница, уснувший за столом, уронив голову на руки, да маленький человечек в шикарном городском костюме, сидевший со стаканом в руке у окна и глазевший на улицу.

— Где все? — спросил Бак у Меннера.

— Да ведь, сэр, похоже, они дома. Почти все по домам сидят, — сказал Меннер. — Жаркий сегодня денек. Вот и все и…

— Бьюсь об заклад, он будет еще жарчей, — резко бросил Бак.

— Да, сэр.

— Сдается мне, им это будет не по нутру, если день будет жарчей. А?

— Да, сэр.

— Ну а я все же собираюсь его подогреть, слышишь ты, старый ублюдок, да так, что все это почувствуют.

— Раз вы сказали, сэр, значит, так и будет.

— Может, и для тебя будет слишком жарко. Ну да, так и будет. Что ты думаешь об этом?

— Я… я…

— Ты ведь выгонял меня отсюда. Помнишь?

— Д-да… но я…

— Гляди сюда! — Бак только сказал — и револьвер появился у него в руке, тут как тут, а сам и рукой не шевельнул, ни на дюйм.

Я смотрел на Бака: рука его лежала на стойке у стакана, и вдруг револьвер очутился в ней, нацеленный прямо в живот Меннера.

— Понимаешь, — сказал Бак, ухмыляясь и глядя на искаженное страхом лицо Меннера, — я могу влепить пулю, куда захочу. Показать?

Его револьвер рявкнул, пламя сверкнуло над стойкой, и на зеркале за стойкой появилась черная дырка с паутиной трещин.

Меннер стоял, а кровь стекала ему на шею с разорванной мочки уха.

Револьвер Бака снова рявкнул — и другая мочка Меннера окрасилась кровью. А револьвер Бака был уже в кобуре — он попал туда с той же скоростью, как и выскочил.

— Ну, пока хватит, — сказал Бак. — Выпивка хороша, и, сдается мне, должен же кто-то мне подавать ее, а ты, старый осел, больше всего годишься для такой работы.

Он больше и не глянул на Меннера. Старик, весь дрожа, прислонился к полке за стойкой, две красные струйки стекали ему на шею, заливая воротник рубашки. Я видел, как ему хочется дотронуться до пораненных мест, узнать, что там и как, но он боялся поднять руку.

Бак уставился на маленького человечка в городском костюме, сидевшего у окна. Тот повернулся на звук выстрелов и сидел, глядя прямо на Бака. Стол перед ним был мокрым: видно, резко повернувшись, незнакомец разлил свою выпивку.

Бак оглядел шикарный костюм парня, его маленькие усики и ухмыльнулся.

— Пошли, — сказал он мне, взял стакан и слез с табуретки у стойки. Узнаем, что это за франт.

Бак пододвинул стул и сел лицом к входной двери, да и окно он мог так видеть.

Я взял другой стул и тоже подсел к незнакомцу.

— Хорошая стрельба, верно? — спросил Бак у маленького франта.

— Да, — сказал тот. — Отличная стрельба. Признаюсь, она меня просто поразила.

Бак грубо захохотал.

— Она и старое чучело поразила, — он повысил голос: — Скажи, Меннер, ведь ты поражен?

— Да, сэр, — полным боли голосом ответил Меннер из-за стойки.

Бак с ног до головы оглядел парня. Его наглые глаза шныряли вниз и вверх: по шикарному жилету, полоске галстука, острому личику с узким ртом, усиками и черными глазами. Он долго-долго смотрел ему в глаза, а тот, казалось, ничуть не испугался.

Бак глядел на маленького франта, а маленький франт глядел на Бака. Так оно продолжалось некоторое время, а потом Бак опустил глаза. Он пытался держаться — как и до этого — с наглой настороженностью. Да только плохо ему это удавалось.

— Ты кто, мистер? — хмуро и злобно спросил он. — Никогда не видел тебя в здешних местах.

— Меня зовут Джэкоб Прэтт, сэр. Я направляюсь в Сан-Франциско и дожидаюсь здесь вечернего поезда.

— Торговец?

— Простите?

Лицо Бака вмиг стало угрожающим.

— Ты слышал меня, мистер. Ты торговец?

— Я слышал вас, молодой человек, но я ничего не понимаю. Вы хотите знать, не музыкант ли я, играющий на барабане?^[3]

— Нет же, проклятый осел! Я хочу знать, чем ты торгуешь? Ядовитыми снадобьями? Выпивкой? Мылом?

— Что вы… Я ничем не торгую. Я профессор, сэр.

— Ну и ну, будь я проклят! — Бак поглядел на него с некоторой