первую мою поездку вместе с опытным сотрудником, чтобы он пригляделся и доложил, можно ли меня и дальше выпускать за границу…Хотя, может быть, я и не прав, — добавил я после паузы. — Сами знаете, у страха глаза велики, и мы почти в каждом подозреваем «стукача». Особенно в тех, вместе с которыми выезжаем за границу.

— Мне это вполне понятно, — улыбнулся он. — Надо сказать, такое недоверие очень печально. Печально, что ничего тут не поделаешь. Система… Впрочем, не буду заводить с вами политические разговоры. Неуместно и не нужно. Так что вы все-таки думаете о наших переговорах?

Прежде, чем ответить, я выпил еще. От вида этой холеной рожи во мне вдруг начала закипать злость. И не знаю, что больше повлияло на мой ответ, эта злость, неуправляемая и алогичная, или логический и холодный расчет.

— По-моему, вы хотите сорвать с этой сделки большой куш, — сказал я. Все эти разговоры об интересах турок или о чем там еще, они на одно нацелены: чтобы в результате лично в ваш карман осела порядочная сумма сверх оговоренных в контракте. И даже если эта сумма окажется в Турции, неважно. Все равно её истинным хозяином будете вы! Ну, а уж сколько получит Шушарин и те, кто повыше, если провернут для вас перевод этих сумм, и как вы устроите, чтобы их вознаграждение выглядело законным и легальным, меня не касается. Все равно мне от этой сделки ничего не светит, нос ещё не дорос. Но подождите, и я поднимусь повыше — и тогда уж своего не упущу!

Теперь он смеялся долго и искренне — или очень хорошо и красиво изображал искренний смех.

— Как говорится, «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке»? Иногда это совсем не плохо, наоборот. Да, все правильно. Только в одном вы ошиблись. Деньги пойдут не в мой личный карман, а в карман фирмы. Интересы фирмы, вот о чем я должен заботиться! И это, согласитесь, нормально и естественно. Точно так же, как нормально и естественно, если мы отблагодарим за это господина Шушарина и… и других людей. Правда, в Европе на это смотрят по-другому, но вы тем и хороши, что отличаетесь этим от Европы. С вами очень приятно и выгодно вести дела. К тому же, у вас огромный рынок, ваша довольно беспомощная промышленность — мирная промышленность, я имею в виду — испытывает давление такого колоссального спроса, что когда-нибудь, ещё на нашем веку, затрещит, и вам придется предоставить часть вашей дешевой рабочей силы в аренду тем, кто умеет наладить производство. И кто тогда поспеет первым к советскому пирогу, тот будет иметь… возможно, не миллионы, а миллиарды. Вот почему я, при моих довольно консервативных, вы бы даже сказали «правых», политических взглядах, стремлюсь всегда быть вашим верным союзником. Ведь верных союзников допустят к пирогу в первую очередь… и уже допускают, так?

Я кивнул. Он продолжил, после паузы.

— А вы мне нравитесь. Вы сообразительны, и при этом знаете свое место. Думаю, вы далеко пойдете. И думаю, какие-то сделки мы будем проводить уже с вами… Кстати, насчет будущих сделок. Вы ведь говорите по-итальянски?

— Совсем немного, — ответил я. — А что?

— Я ведь упоминал, что мы производим не только косметику, но и другие модные товары для женщин. Нижнее белье, колготки… Да, в одной из крупнейших итальянских фирм по производству колготок — большая доля нашего капитала. Те самые колготки, которые наши польские друзья тоже уже производят, по лицензии. Как и югославы. Югославские и польские колготки в Москве сколько-то знакомы, так?

— Так, — сказал я. — Итальянские меньше. Настоящие итальянские жуткий дефицит.

— Что ж, позвольте мне оставить у вас образцы этого дефицита, — он встал и прошел к двери, возле которой оставил, входя, свой «дипломатик». Я на этот «дипломатик» и внимания особого не обратил. Открыв «дипломатик», он стал выкладывать на журнальный столик, рядом с бутылкой водки и стаканами, упаковки колготок. Выложил он много, я потом насчитал тридцать пять штук. Может быть, и вашей жене пригодится… я ведь вижу обручальное кольцо у вас на пальце. Да, считается неприличным дарить колготки чужой жене… Но ведь это не подарок, это образцы товара. А как вы распорядитесь частью этих образцов — ваше дело. И вы не будете против, если я обращусь к вашему начальству с просьбой, чтобы в Италию на переговоры отправили именно вас? В конце концов, вы можете переводить с французского и на французский, этого вполне достаточно. И главное, у вас имеется правильный взгляд на любые проблемы, правильное их понимание, что ценнее всего будет и для вас, и для нашей страны.

— Я-то поеду в Италию с удовольствием! — сказал я. — Но вот насчет моего начальства не уверен…

— Если дело только в этом, — улыбнулся он, — то это мы уладим. Считайте, что буквально через несколько месяцев вы увидите вечные города Рим, Флоренцию, Милан… Венецию, наконец! Гондолы, лунные ночи под каменным кружевом мостов и домов, прекрасные венецианки… А? Может, у вас есть ещё какие-нибудь пожелания?

И я сделал, что называется, «ход конем».

— Насчет «прекрасных венецианок», — сказал я. — Вы не знаете, «прекрасных варшавянок» здесь можно найти?

Тут даже он поперхнулся — и закашлялся, тряся головой и изумленно на меня глядя. Но быстро пришел в себя.

— С этим вам надо быть поосторожней, — сказал он. — Для француза, конечно, такое было бы вполне нормально, но у вас… ведь это один из самых страшных грехов советского человека, который на административно-карательном вашем жаргоне «аморалка» называется, да? Засыпавшись на «аморалке», тем более, на такой, — он интонацией подчеркнул слово «такой», — можно навсегда забыть о любых заграницах.

— Значит, нужно устраиваться так, чтобы не засыпаться, только и всего, — сказал я.

— Есть и ещё одна проблема, — сказал он. — Что вы здесь сделаете с вашими злотыми? Конечно, можно, наверно, найти кого-нибудь и за такое количество злотых, которое имеется у вас, но это будут, извините, дешевые девки. А вот за доллары вам сделаются доступны и порядочные женщины, с которыми приятно провести время. И даже не стыдно показаться с ними в ресторане.

Я развел руками.

— Насчет долларов — пас. Да и подвернись мне возможность их заиметь, я бы к ним не прикоснулся. Слышали, небось, что этот такое — статья в советском уголовном кодексе, касающаяся валютных спекуляций. Рядом с ней любые сомнительные загулы детскими шалостями покажутся.

— Как не слышать, — кивнул он. — Расстреливают у вас за валюту, да? Но ведь многих это не останавливает.

— Смотря кого… — пробормотал я.

Он рассмеялся.

— Ладно! Честно вам скажу, вы мне нравитесь. И если вы твердо нацелились гульнуть, то я готов взять на себя все