привыкший к жизни в высокогорье, но и он был вынужден провести в куполе почти неделю, прежде чем его перевезли на восточный Сэбеус. Он выполнял то, что ему говорили, но не более того, и копил еженедельные получки, в ожидании одного бурного пиршества, и испытывал к туземцам-марсианам одно лишь презрение. Их называли грекка, и это было все, что Харриган знал и хотел знать о них. Ему они казались животными, да они и были животными, несмотря на то, что умели разговаривать, строить здания и пасли стада чудищ, которые являлись здесь крупным рогатым скотом. Черт побери, говорить умеют и попугаи, а скотину пасут муравьи! Но от этого они не становятся людьми.

На Земле Харриган был шахтером. Шахтером он был и здесь, но не мог привыкнуть к тому, что растительность может быть более ценной, чем медь, вольфрам и карнотит. Пустыня рычала на него безжизненными красными губами-холмами, и всякий раз, улучая свободное время, Харриган исследовал ее. То, что он находил лишь скалы да песок, не уменьшали его угрюмое убеждение, что где-то там спрятаны бесчисленные сокровища, и если бы только проклятые туземцы могли рассказать, а Компания выслушала бы человека, который разбирается в полезных ископаемых лучше, чем важные шишки в бедрах своих секретарш.

Конечно, тот факт, что Компания прекрасно была осведомлена о том, что марсианские месторождения полезных ископаемых были исчерпаны до донышка марсианской цивилизацией, что и привело ее к неизбежному краху, еще в те времена, когда у Адама и Евы были хвосты. То, что потомки этой цивилизации все еще были живы, хотя и совершенно одичали, говорило красноречивее слов о стойкости этой расы. Однако, это ничего не значило для такого человека, как Харриган. На Земле были шахты. На Луне были шахты. Так что должны быть шахты и на Марсе!

На этот раз Харриган упустил свою удачу. Низкая желтая стена облаков на западном горизонте показалась ему далекой горной грядой, которую можно было посетить, и где наверняка можно отыскать богатство. А богатство означало для Харригана море ликера на всю оставшуюся жизнь. Ночь он провел в кабине своего пескохода, и лишь когда тучи стали застилать небо, Харриган понял, куда направляется. Он развернул машину и стал возвращаться, но было уже поздно.

Когда налетела буря, день превратился в ночь. Воздух стал почти твердой массой, через которую пескоход пробивался вслепую, только по приборам, показывающим нужное направление. Пыль быстро забила воздухозаборник, и Харриган был вынужден снять фильтры и надел маску в надежде на лучшее. Но лучше не стало. Через пару секунд воздух в кабине превратился в красноватый туман, а пыль засыпала, словно тонким красным перцем, все плоские поверхности. Ветер бил в приземистую машину и раскачивал ее, как ялик во время тайфуна, но Харриган крепко держался за рычаги управления, красными, полными пыли глазами таращился на покрытые красной пылью приборы и пытался понять, куда нужно ехать.

Раскачивающийся пескоход с трудом поднялся на вершину чудовищной дюны, высунул тупую морду над песком и покатился вниз. Харриган отчаянно дергал рычаги, но они были забиты пылью и отказывались перемещаться. Он не увидел гребня, пока пескоход не врезался в него. Двигатель отчаянно забулькал, поврежденные подшипники в последний раз проскрипели, и пескоход умер. И тут же вокруг него стали расти песчаные холмы. Харриган, выскочив из кабины, понял, что если бы не поторопился, то был бы сейчас погребен под песком вместе со своей машиной.

Буря впивалась в него ледяными кинжалами. Он сделал лишь шаг, и уже потерял пескоход из виду. Пыль забивалась во все швы и отверстия в одежде, пробиралась через края маски. Она забивала ему рот, нос и глаза. Она была повсюду и грозила его задушить.

Пескоход он уже потерял, хотя тот был где-то шагах в десяти. Ветер ликующе выл, рвал одежду и старался его заморозить. Харриган сделал полдесятка неловких шагов по колено в мягкой пыли, споткнулся и упал на колени у подножия утеса. Его выставленные вперед руки наткнулись на твердую скалу. Харриган пополз вперед на коленях, с трудом что-то различая, потому что забитые песком глаза жгло, как огнем. Но он все же узнал известняк, а где известняк, там может быть пещера. Встав на ноги, он пошел вдоль гребня, опираясь о камень рукой, затем рука провалилась, он потерял равновесие и рухнул на четвереньки в пещеру.

Падая, он ударился головой о низкий, нависающий край, и пару минут не мог понять, куда попал. Почти машинально Харриган пополз вперед, но врезался головой в другую стену. Он осторожно попятился, схватившись руками за маску. Она была забита пылью и совершенно бесполезна. Харриган сорвал ее с лица и сделал осторожный вдох. В воздухе было много пыли — но он дышал!

Он стал шарить руками в полной темноте и нашел в правой стене узкий проход. Через несколько шагов проход сделал крутой поворот, затем другой и вдруг открылся сразу в обе стороны. Харриган присел у входа, поняв, что перед ним большое помещение.

Харриган слишком хорошо знал пещеры, чтобы бездумно рисковать. Да, это могло быть помещение, но могла быть и яма, ведущая на более низкий уровень. У него возникло чувство, что помещение впереди немаленькое. Он нашел то место, где левая стена сворачивала, шагнул вдоль нее, прижался спиной к камню, облизнул губы распухшим, сухим языком и крикнул:

— Хой!

Эхо прогрохотало, как орудийный выстрел. Да, помещение было большим, но не слишком. Теперь ему нужна была вода и свет.

У Харригана было и то, и другое. Пыль забила пробку фляги, и лишь его мощные пальцы сумели, хотя и не сразу, отвинтить крышку. Воды было немного. Он позволил паре маленьких глотков смочить его язык и прокатиться вниз по горлу, вытер затвердевшую пыль с горлышка и завинтил крышку. Бури иногда длились по многу дней, а это была единственная вода, до которой он мог добраться в этом мире.

Теперь свет. Харриган изрядную часть своей жизни провел в подземельях и не боялся темноты, но простой здравый смысл требовал увидеть, куда вы попали. Харриган ненавидел тайны. Если бы он знал, что перед ним, то мог бы пройти дальше. А идти куда-то наощупь ему совершенно не хотелось.

За ту минуту, что Харриган держал фляжку открытой, из нее испарилось достаточное количество воды, чтобы повысить влажность воздуха и сделать ее непривычной для марсиан. Для них это было эквивалентом тяжелой, удушливой вуали. В нескольких метрах от Харригана в темноте проснулся грак. А еще дальше нетерпеливо зашевелилось в пещере одно из мелких животных. И чихнул зек.

Неловкое появление Харригана разбудило обитателей пещеры, и все глаза, уши и носы были наставлены на него. Одно похожее на грызуна