из этих типов.
— Меня бы вы туда не вытащили ни за какие коврижки, — добавил другой.
— Погодите! — вскричал Джейсон.
Над его головой в металлической обшивке корабля зияла пробоина и болтались обломки каких-то приборов. А снаружи было ночное небо, казавшееся очень черным.
В его шлем неожиданно проник сильный залах. Концентрат запахов сухих степей и пустынь, который состряпал папаша Франклин, чтобы дать зрителям возможность вкусить ароматы дальнего космоса. Если там вообще чем-нибудь пахнет…
Джейсон окончательно растерялся. Что же это такое? Может, он опять снимается в том фильме? Он оглянулся, отыскивая глазами съемочную группу директора картины Джеймса, оператора Волану, но увидел лишь корабль, нескольких психов и звезды.
И тут ему в голову пришла ужасная мысль: так и есть, это белая горячка! Доктор Моррис предупреждал его. И неоднократно.
Белая горячка. О нет, не может быть! Нет! Но тогда чем все это объяснить?
Джейсон не заметил, как через пробоину вылез из корабля, Надо признать, что до сих пор все шло точно по сценарию. Теперь ему полагалось заняться починкой шлюза или еще какого-то хитрого механизма, а меркурианский… впрочем, извините, меркуцианский (и где, интересно, по мнению этих «научных» фантастов, находится планета Меркуцио?)… так вот, меркуцианский человек-дьявол должен коварно напасть на него с тыла…
— Берегитесь, сэр!
Джейсон поднял мутный взгляд от покореженной аппаратуры и очутился лицом к лицу с огромным, покрытым оранжевой чешуей страшилищем. Выпученные глаза чудовища не сулили ничего хорошего.
— Пинки, бога ради, поосторожнее!
Существо надвигалось на Джейсона, злобно ощерившись тремя ртами, которые у него находились там, где положено быть глазам, — эта выдумка была гордостью отдела специальных эффектов. Оно произнесло какую-то фразу, прозвучавшую примерно так:
— Умбава, унбавв, фигг-оуф!
— Что ты сказал, Пинки? Из-за этой кретинской штуки, которую напялили мне на голову, я ничего не слышу. Повтори, пожалуйста.
— Умбава, унбава, фигг-оуф!
— Да, прекрати, наконец, выть! Это тебе не «Джон Картер на Марсе». Скажи толком, когда, черт возьми, все это кончится?
Существо уже пододвинулось почти вплотную. Из щелей между гигантскими чешуями струился жидкий огонь, а исходивший от тела запах отдавал гниющей плотью.
— Как он владеет собой, наш капитан Карлайл! Уж он-то знает, что делать.
— Пинки, ведь это… Пинки?!
— Умбава, унбава, фигг-оуф мвгофу!
— Великий Боже!
Джейсон попытался удрать, но намагниченная обувь прочно прилепила его к поверхности корабля. Он судорожно завертелся на месте, челюсть его беспомощно отвисла, а тем временем чудище весьма решительно собралось заключить его в свои объятия.
— Ну Пинки! Сколько раз тебе повторять, что я этого не выношу. Особенно сейчас, когда… Ты слышишь, Пинки! Я добьюсь, чтобы тебя уволили!
Джейсон автоматически высвободил руку из дымящихся щупалец и нажал на курок бластера, о наличии которого он совершенно забыл. Луч яркого света ударил в морду чудовища.
— Умбава, унб-а-ва фигг…
Чудовище упало и, оторвавшись от корабля, понеслось в черные глубины космоса, оставляя за собой струю омерзительного зловония, которое рассеивалось гораздо медленнее, чем того требовало удобство окружающих.
— Блестяще! Карлайл знал, что из этого бластера можно убить противника только на близком расстоянии. Какая выдержка!
Пальцы Джейсона как бы сами собой занялись починкой поврежденной аппаратуры. Потрясенный, он словно со стороны наблюдал за их действиями. Когда работа была, видимо, закончена, ноги сами понесли его по лестнице вниз.
— Ну ребята, машина в полном порядке, — произнес его голос.
— Ура! Ура!
— А теперь, — продолжал вещать голос Джейсона, — Дентон, ты и Марчелли залатайте пробоину. Я же немного вздремну. Разбудите меня ровно в 7:00.
Ноги поволокли его по коридору и доставили обратно в каюту.
Он улегся на койку.
— Белая горячка, — вслух произнес он. — Я погибаю.
Бесстрашный капитан космического корабля «Старфайер» погрузился в сон, вполне заслуженный человеком, который без отдыха трудился пять дней и пять ночей, чтобы спасти от гибели вверенный ему корабль. Корабль, которому довелось принять участив в самом жестоком за всю историю человечества космическом сражении.
Когда Джейсон уже засыпал, в его мозгу шевельнулось какое-то неясное воспоминание.
— Сдохнуть можно, — пробормотал он и закрыл глаза.
— Олдридж, ты предатель и подлец. Пойдешь под военный трибунал, негодяй!
— Вы хотите сказать?..
— Вот именно.
Джейсон в замешательстве поскреб голову. Интересно, как долго продолжается это состояние? Ведь говорят, что белая горячка рано или поздно проходит.
— Что же ты предлагаешь, презренный землянин? — злобно проскрипел человек в форме штурмана.
Это был Гай Рэндолф, который некогда с успехом выступал в пьесах Шекспира. Доставшаяся ему в фильме роль была невелика, но полна драматизма. Судя по всему, это уже вторая сцена. Капитан Карлайл обнаруживает, что штурман Олдридж — венерианин, принявший человеческий облик, и что именно он сообщил меркуцианам координаты космического корабля и приказал им (о, Манчини, как мог ты, лауреат премии Пулитцера, создать подобный шедевр?..)…приказал им атаковать его. Мало того, Олдридж вдобавок еще умышленно изменил курс корабля, и теперь они летели к Юпитеру, к Мертвой Планете. Гениально. Какая сила мысли, какое богатство воображения! Это уже пахнет по крайней мере Академической премией.
— Так что же ты предлагаешь, презренный землянин?
За этим диалогом следовала драка, и весьма ожесточенная. А, плевать! Ведь все, что совершает человек в состоянии белой горячки, ему только снится. Итак, китель в сторону. Закатать рукава. Презрительно усмехнуться.
— Выходи, Олдридж. Если ты не последний трус.
— Вы хотели высадиться на нашу планету и ввергнуть ее в пучину смертоносной войны! — с пафосом продекламировал Рэндолф, делая слабую попытку подражать Морису Ивенсу. — Этому не бывать!
— Так получай же, венерианский ублюдок! — бросившись на него, прорычал Джейсон.
Он искусно промахнулся, и его кулак пронесся в каком-нибудь миллиметре от челюсти Рэндолфа. Тот гнусно осклабился и, стремительно ринувшись на Джейсона, вцепился ему в горло.
Поднатужившись, Джейсон высвободил шею и с трудом перевел дыхание.
— Ты что, спятил?
Потирая болевшую шею, он повернулся, чтобы уйти. «Вот так галлюцинация!», — подумал он.
Штурман