- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (147) »
солнца в цветной сетке.
Но к обочинам — не приближаться,
За побег чтоб не подстрелили,
Это было — скажу вкратце,
Это было — в Москве и Лилле,
В Магадане или под Ниццей,
На Камчатке и Занзибаре —
Ты пытался с толпой слиться,
Но тебе этого не давали.
Потому, что в толпе — тесно,
Потому, что толпа чует —
Ты чужой, — и тебе это лестно:
Это ранит, но и врачует.
Для неё ты — как Тузику грелка,
Или как против шерсти — волку,
Но толпа — всегда скороспелка,
С ней пытаться ладить — без толку,
Лишь оскомины жгут дёсна
От попыток с толпой ладить,
Ты глотаешь её блёсна,
Нагружая на горб клади,
И бредёшь позади чуть и с краю,
От потока, гонимого шагом,
А овчарки времён — лают,
А охранники — пьют брагу...
И что с того, что померли от скуки Все мухи в ближней лесополосе, Зато не будут лапать вражьи руки Того, что нам давно святее всех:
Корову Зорьку — ведь одна осталась. Пусть молока, зараза, не даёт, Нам и не надо, тоже, эка жалость. Зато мы любим всем селом её...
За хлебом в тыл к проклятым оккупантам Вчера мы посылали наш обоз. С последними ударами курантов Пришёл обоз, но хлеба не привёз.
Проклятые враги в коварстве злобном Споили всех в обозе — вот те на! И остаётся, римлянам подобно: — О, нравы! — восклицать. — О, времена!
И вновь задрожали стены. Диспетчер дает добро. Летим, не включив сирены, там — раненная в бедро.
Она родилась в рубашке. Везем её через дым с бессменным шофером Сашкой, что стал мне почти родным.
В застывшем безводном мареве работали за троих. Смотрели ночами в зарево, не ведая: кто и чьих…
Последние силы изношены И думали — смерть обойдет. Убитый. И ранена. Брошены? Кто помнит — меня поймет
Голоса, будто струны звенящие, за игривой луной уводящие — все бежали на зов оголтелые по весенней земле волки белые…
* * *
У деревенских — собственная гордость! Прогоним оккупантов городских, И заживём... Ведь наша Кемська волость Она для нас, а вовсе не для них!И что с того, что померли от скуки Все мухи в ближней лесополосе, Зато не будут лапать вражьи руки Того, что нам давно святее всех:
Корову Зорьку — ведь одна осталась. Пусть молока, зараза, не даёт, Нам и не надо, тоже, эка жалость. Зато мы любим всем селом её...
За хлебом в тыл к проклятым оккупантам Вчера мы посылали наш обоз. С последними ударами курантов Пришёл обоз, но хлеба не привёз.
Проклятые враги в коварстве злобном Споили всех в обозе — вот те на! И остаётся, римлянам подобно: — О, нравы! — восклицать. — О, времена!
Юрий Беридзе (Москва)
Побелите хатку
Я капля крови в желтом поле, блакитно небо надо мной, и ни над чем уже не волен я, бестелесный и немой… Теперь я семо и овамо, и мне легко, как во хмелю… Вы побелите хатку, мамо, бо я уже не побелю…Не уберёг...
Прилетело на исходе дня — и не стало друга у меня… Я приник к земле, но поднимусь, побегу к воронке, что в дыму, и среди разрывов и огня все осколки обойдут меня, отведёт их милостивый Бог… Только друга он — не уберёг…Веселуха
Клюнет пуля на излёте, не убьёт — не хватит сил. Весело вы тут живёте, — медбратишка пошутил. Это да — веселья вдоволь, тут ведь все весельчаки, за веселье платят вдовы, растрясая кошельки. За веселье наше дети тоже платят — и сполна. Несусветен, лихолетен выставляет счёт война…Надежда
И нас убивали, и мы убивали, и так постепенно мы все убывали. Но жизнь продолжалась — своя и чужая, и бабы зубами скрипели, рожая, в неистовой вере не в промысел Божий, а в то, что не всех мы, убийцы, положим. В надежде на то, что, омыты кровями, застынем у нами же вырытой ямы, куда полегли превеликие тьмы, и ляжем вот-вот неубитые мы.Вина
Приходила нянечка, лоб отёрла — взмок, из кармана — пряничек: угостись, сынок… Ох, похож на Лёнечку, Ну, почти точь-в-точь, — и, всплакнув тихонечко, уходила в ночь. Чуял я всегдашнюю боль в её груди, и о нём не спрашивал, ран не бередил. Без того огромнейшей полон был виной, матери напомнивший Лёнечку её…Госпитальное
простыни серы как день за окном тусклы плафоны в палате то что осталось уже не равно бывшему что невозвратно бывшему сплывшему темной водой в дальние дальние дали чай госпитальный чуть теплый спитой это детали это не самое важное здесь здесь вообще всё неважно тычется в окна туманная взвесь мордою серой и влажной и неотвязна как будто лишай мокнущий выцветшей кровью тычется тычется словно спеша стать к изголовьюТрубач
Я сдуваю с губы след сигнальной трубы, штучный след, штучный, медно-мундштучный... Всё, отпела труба, нынче дело — труба... Дело, вот дело, в небо взлетела не ракета — судьба, налетай, ястреба, рви на клочья, трепи, разноси по степи... Богово — Богу, прах — по дорогам, разбросай там и здесь... Был трубач — вышел весь... А война, горяча, найдет другого трубача...Стране
Если бы тело твоё живое кромсали и рвали на части, ужас бы миру небо застил, мир был бы в ужасе, видя такое, видя, как в смертном оскале таешь, тонешь в небытии… И только собственные выродки твои этому бы рукоплескали…Вразуми
Господи, вразуми меня на исходе дня, хотя бы на исходе моих строк и мелодий, таких нелепых, что нет для них ни окопов, ни землянок штабных, ни простора, ни темного угла, ни парусов, ни худого весла — только голос мой, что тих и слаб…Анна Вечкасова (Краснодон)
* * *
Открой, умоляю, глаза! Услышь меня! Я же Твой раб По Образу создан, но слаб. А слабого трогать нельзя. Как хочется жить и любить! Да в небе летит самолет. Гадаю — в кого попадет? С тоской понимаю — бомбить... И взрыв отдается в ногах! Молю, просмотри на меня! В осколках и смерче огня, О, Господи, Яхве, Аллах!* * *
Грохот! Страшный, дикий, злой! Вспышки, блики, чей-то вой! Навзничь, на пол! тру глаза — Август, ночь... идет гроза...* * *
До боли сжимаю руки. В окно проревел раскат. Сканирую кожей звуки: гроза, «ураганы», «град»?...И вновь задрожали стены. Диспетчер дает добро. Летим, не включив сирены, там — раненная в бедро.
Она родилась в рубашке. Везем её через дым с бессменным шофером Сашкой, что стал мне почти родным.
* * *
Возможно, забуду не скоро я: смертельной объят пеленой мой город. Осталась «скорая» у края передовой.В застывшем безводном мареве работали за троих. Смотрели ночами в зарево, не ведая: кто и чьих…
Последние силы изношены И думали — смерть обойдет. Убитый. И ранена. Брошены? Кто помнит — меня поймет
* * *
Где ты, стая моя, стая белая, моя дерзкая, гордая, смелая, где следы твои, верстами меряны, неужели навеки потеряны.Голоса, будто струны звенящие, за игривой луной уводящие — все бежали на зов оголтелые по весенней земле волки белые…
Людмила Гонтарева (Краснодон)
* * *
Ветер рвет провода, с крыш летит черепица, и скрывает вода наших улиц- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (147) »