как альбом попал к нему в руки. Он сказал, единственно, что недели три назад побывал в Норт-Эктоне с целью вычистить комнату, жильца которой, престарелого русского, украинца и кого-то вроде того, разбил паралич. Нет, он не помнит улицу или дом, только то, что там было полно грязи и мусора, вроде журналов для девочек и пустых бутылок. Единственными ценными предметами оказались старая кавалерийская сабля, которую через неделю купили, да обувная коробка с монетами и открытками. Торговец подумывал выкинуть альбом вместе с прочим мусором, но поразмыслив, выложил в картонной коробке на хромоногий стол перед лавкой, поскольку, как он сказал, не угадаешь, чем могут интересоваться люди в наши дни. Там альбом и лежал, среди выхлопных газов и под летней моросью, пока сестре Элизабет не случилось проходить заглянуть в лавку за паршивой олеографической репродукцией Сердца Христова, которая висит ныне в гостиной приюта.

Прежний владелец оставил в альбоме мало следов, если не считать пары фотографий женщины с резкими чертами лица и прической в стиле конца двадцатых годов, да открытки с видом марсельской гавани, отправленной неким Володей господину Душинскому в Антиб 20 июня 1932 года. В остальном причина, побудившая его приобрести альбом, хранить полсотни лет и тащить с другого конца Европы, остается полнейшей загадкой. Бесспорно, в альбоме есть несколько прекрасных изображений кораблей. Я всегда увлекался фотографией, и захватил одну из ранних моделей «Жуль-Эррио» с собой в первое океанское плавание, в бытность кадетом на «Виндишгреце» в 1901 г.

Ведение дневников в годы войны было, разумеется, запрещено, хотя Австрия есть Австрия, и на предписания там никто не смотрел. Однако мне на альбом было выдано особое разрешение, поскольку Военное министерство собиралось издать книгу под названием «Боевая служба подводной лодки императорского и королевского флота». Книга, естественно, не вышла, но фотографии для нее я сохранил, и не только их, но и немалое количество схем боевых столкновений, выдержек из журнала, записок о позиции и так далее. С четверть картинок выпала и потерялась, место, где они были, отмечали темные пятна на выцветших страницах. Однако их сохранилось достаточно, чтобы приковать меня к альбому на первые две недели пребывания в Уэльсе. Наконец приехала сестра Элизабет и немного отвлекла от потока нахлынувших воспоминаний о давно забытом мире.

Нет, забытом — это не совсем верное слово: я даже теперь, при всей своей телесной немощи, мало что забываю. Память у меня всегда была прекрасная: в бытность кадетом Морской академии я мог слету заучить задачник по навигации или справочник неправильных итальянских глаголов. Нет, дело в том, что за последовавшие за 1918 годы я почти целенаправленно старался не думать о своей восемнадцатилетней службе в исчезнувшем ныне императорском австрийском флоте. Та часть моей жизни никогда не забывалась, просто я скатал ее как ненужный, тронутый молью ковер, и засунул в дальний чердак мозга. Тут нет лукавства с моей стороны: я никогда не отрекался от прошлого, и не пытался, в отличие от иных моих соотечественников, состряпать с полдюжины фальшивых и противоречивых жизненных легенд. Но однажды я, тридцатитрехлетний кадровый морской офицер, оказался в нищей, потерпевшей поражение крошечной стране, у которой не имелось больше не только флота, но и береговой линии, которую необходимо защищать. В отличие от бедного отца сестры Элизабет и тысяч ему подобных, я никогда не верил и не надеялся на возвращение Габсбургов. Насмотревшись на упадок Старой Австрии, возрождение Дуалистической монархии я представлял картиной столь же маловероятной как мумию фараона, отплясывающую польку. Нет, как и десятки тысяч других обладателей черно-желтой портупеи, я старался устроиться как мог в этом жестоком новом мире голода и разрухи. Что было, то прошло, и нет смысла вспоминать о былых подвигах на службе благородной австрийской династии. Особенно в те дни, когда правительственные коридоры в Праге и Белграде заполняли толпы некогда Kaisertreu^[1] офицеров, каждый из которых размахивал предвоенным полицейским досье (как правило, сфабрикованным), в попытке доказать, что уже тогда был тайным националистом. А годы спустя, в Англии, мне приходилось принимать в расчет чувства второй моей жены, Эдит. В результате атаки подводной лодки в 1916 году она лишилась брата, ходившего третьим механиком на лайнере «Персия». Эдит знала, что я служил в австрийском флоте на субмарине, но была женщиной тактичной и никогда не допытывалась о моей жизни в те годы.

Однако все это становится невыносимо сентиментальным, и если не принять мер, то скатится к одной из трогательных патриотических историй, которыми нас потчевали на уроках немецкого в Морской академии. Думаю, вы представляете, о чем речь: старый боевой конь, списанный из армии и таскающий теперь телегу с углем по улицам Вены, все еще вскидывает уши и переходит на рысь при звуках оркестра, играющего «Лотарингский марш». Так что давайте перейдем к делу.

При обычном раскладе даже почти чудесное возвращение давнего альбома с фотографиями едва ли подвигло бы меня усесться тут и утомлять вас своими мемуарами. Подобно большинству моряков, я ценю хорошую байку, однако никогда не был по натуре любителем вести дневники, и уж точно не принадлежу к людям (а их в этом приюте, к несчастью, большинство), которые считают своим долгом поведать свою жизненную историю и поделиться мудростью лет с каждым, кто не сумеет вырваться вовремя ускользнуть. Нет, в отношении меня пришлось сломать еще один барьер, и сделал это в начале июня Кевин Скалли.

Кевину по виду лет двадцать пять, и работает он тут в качестве разнорабочего по совместительству, да помогает по саду, приезжая два-три дня в неделю из Лланелли на своем стареньком «Форд-Кортина». И ему явно не доставляло удовольствия возиться с этой кучей хлама, расположенной на мысу над бухтой, сотрясаемым всяким атлантическим штормом. Сорванные водосточные желоба, текущие рамы, расколотые листы шифера, засорившаяся ливневка. Впрочем, ему не стоило жаловаться, потому как похоже, других заработков, кроме случайных, у него не было. Я познакомился с парнем месяца три назад, и он произвел на меня весьма благоприятное впечатление как один из людей пусть низкого происхождения и малообразованных, но сохранивших живой ум и любопытство, которые даже системе школьного образования не удалось из него вытравить. А еще я сразу распознал в нем след былой военной выправки. Выяснилось, что Кевин оставил два года назад службу в Королевском флоте, и с тех пор так и не смог подыскать настоящую работу.