о том, что было бы тогда, и машинально жует. "Yes," says Jupp, observing him, "with apple sauce and baked potatoes, what?" - Да, да, - говорит Юпп, глядя на него, - с яблочным муссом и жареной картошечкой... Неплохо, а? Kosole looks at him poisonously. Козоле смотрит на него с ненавистью: "You shut up, you pen-pusher!" - Заткнись ты, чернильная душа! "You should have joined the Air Force," grins Jupp, "then you might still have gone after them with a butterfly net." - А зря ты в летчики не пошел, Козоле. Ты бы их теперь сеткой половил, - зубоскалит Юпп. "Arseholes!" answers Kosole finally, and settles down to sleep once more. - Идиот! - обрывает его Козоле и бросается наземь, опять собираясь соснуть. And that is best. Это и вправду самое лучшее. The rain becomes heavier. Дождь усиливается. We sit back to back and drape our waterproof-sheets over us. Мы садимся спиной к спине и покрываемся плащ-палатками. Like dark mounds of earth we squat there in our little bit of trench. Точно темные кучи земли, торчим мы в нашем окопе. Earth, uniform, and a little life underneath. Земля, шинель, и под ней - тлеющий огонек жизни. A harsh whispering wakes me. Резкий шепот будит меня: "Forward!-Forward!" - Живей, живей!.. "Why, what's the matter?" I ask, drunken with sleep. - Что случилось? - спрашиваю я спросонок. "We've to go up the line," growls Kosole, assembling his things. - Нас посылают на передовые, - ворчит Козоле, поспешно собирая свои вещи. "But we've only just come here!" I say, mystified. - Но ведь мы только что оттуда, - удивленно говорю я. "Such damned rot," I hear Wessling cursing. "The bloody war's over, isn't it?" - А черт их разберет, - ругается Веслинг. - Война ведь как будто кончена. "Up! - Вперед! Forward!" Вперед! It is Heel himself, our company commander, driving us out. Сам Хеель, командир роты, подгоняет нас. He is running impatiently down the trench. Нетерпеливо носится он по окопу. Ludwig Breyer is already on his feet. Людвиг Брайер уже на ногах. "There's nothing for it, we've got to go," says he resignedly, taking a few hand-grenades. -Ничего не поделаешь, надо идти... - говорит он покорно и запасается ручными гранатами. Adolf Bethke looks at him. Адольф Бетке смотрит на него. "You should stay here,Ludwig. You can't go up with your dysentery " - Оставайся-ка здесь, Людвиг, - говорит он. -Нельзя с таким поносом на передовую. Breyer shakes his head. Брайер мотает головой. The scraping sound of belts being tightened, a clatter of rifles, the sickly smell of death suddenly rises up again out of the earth. Ремни поскрипывают, винтовки щелкают, и от земли опять вдруг поднимается гнилостный запах смерти. And we had hoped at last to have escaped it for ever! The thought of Peace had sprung up before us like a rocket, and though indeed we did not yet believe nor understand it, the bare hope had sufficed to change us more in the few minutes it took for the rumour to circulate, than in twenty months before. Нам казалось, что мы навсегда избавились от него: высоко взвившейся ракетой засияла мысль о мире, и хотя мы еще не успели поверить в нее, освоить ее, но и одной надежды было достаточно, чтобы немногие минуты, которые потребовались рассказчику, принесшему добрую весть, потрясли нас больше, чем предыдущие двадцать месяцев. Till now the years of war had succeeded each other, year laid upon year, one year of hopelessness treading fast upon another, and when a man reckoned the time, his amazement was almost as great to discover it had been so long, as that it had been only so long. Один год войны наслаивался на другой, один год безнадежности присоединялся к другому, и когда мы подсчитывали эти месяцы и годы, мы не знали, чему больше изумляться: тому ли, что уже столько или что всего-навсего столько времени прошло. But now that it has become known peace may come any day, every hour has gained in weight a thousandfold, every minute under fire seems harder and longer almost than the whole time before. А с тех пор как мы знаем, что мир не за горами, каждый час кажется в тысячу раз тяжелее, и каждая минута в огне тянется едва ли не мучительнее и дольше, чем вся война. The wind miaows round the remains of the breast-works and clouds draw swiftly over the moon-light constantly alternating with shadow. Ветер мяукает в остатках бруствера, и облака торопливо бегут, то пряча, то открывая луну. Свет и сумрак непрестанно сменяются. We march close one behind another, a group of shadows, a sorry spectacle, No. 2 Platoon shot to a mere handful of men-the whole company has scarce the strength of a normal platoon-but this remnant is choice, thoroughly sifted. Мы вплотную идем друг за другом, кучка теней, жалкий второй взвод, в котором уцелело всего несколько человек. Да и вся-то рота едва равна по численности нормальному взводу, но эти несколько человек прошли сквозь огонь и воду. We have even three old timers still from 'fourteen-Bethke, Wessling, and Kosole, who know everything, and often speak of the first months as though that were away back in the olden days of the gods and the heroes. Среди нас есть даже три старых солдата, призыва четырнадцатого года: Бетке, Веслинг и Козоле. Они все испытали. Когда они рассказывают иногда о первых месяцах маневренной войны, кажется, что они говорят о временах древних германцев. Each man seeks out a corner, a hole for himself in the new position. На позициях каждый из нас забивается в какой-нибудь угол, в какую-нибудь яму. There is nothing much doing. Пока что довольно тихо. Flares, machine-guns, rats. Сигнальные ракеты, пулеметы, крысы. With a well-aimed kick Willy tosses one up and slices it in two in mid-air with one cut from a spade. Нацелившись, Вилли ловким ударом ноги высоко подбрасывает крысу и лопатой рассекает ее в воздухе. A few scattered shots fall. Одиночные выстрелы. From the left sounds distantly the explosion of hand-grenades. Справа доносится отдаленный грохот рвущихся ручных гранат. "Let's hope it stays quiet here," says Wessling. - Хоть бы здесь-то тихо было... - говорит Веслинг. "To get it in the neck now!" Willy shakes his head. - Не хватает только напоследок получить пулю в мозговые клетки, - покачивает головой Вилли. "When a man's luck is out, he'll break his finger just picking his nose," growls Valentin. - Кому не везет, тот, и в носу ковыряя, сломает палец, - бормочет Валентин. Ludwig lies down on his waterproof-sheet. Людвиг лежит на плащ-палатке. He could, as a matter of fact, have stayed behind. Ему действительно не следовало двигаться. Weil gives him a couple of tabloids and Valentin tries to persuade him to have a nip of schnapps. Макс Вайль дает ему несколько таблеток. Валентин уговаривает его выпить водки. Ledderhose starts to tell some smutty yarn, but no one listens. Леддерхозе пытается рассказать смачный анекдот. Никто не слушает. We lie around and the time creeps on. Мы лежим и лежим. Время идет. I start suddenly and lift my head. Я вдруг вздрагиваю и приподнимаюсь. Bethke too, I see, is sitting up. Бетке тоже вскочил. Even Tjaden is on the alert. Даже Тьяден ожил. The year-old instinct has reported something, none yet knows what, but certainly something strange is afoot. Многолетний инстинкт предупреждает нас о чем-то, - еще никто не знает о чем, но все уверены - случилось чрезвычайное. We raise our heads gingerly and listen, our eyes narrowed to slits to penetrate the darkness. Осторожно вытягиваем шеи, слушаем, щуримся так, что глаза становятся узкими щелками, вглядываемся в мрак. Everyone is awake, every sense is strained to the uttermost, every muscle ready to receive the unknown, oncoming thing that can mean only danger. Никто уже не спит, все наши чувства напряжены до крайности, всеми своими мускулами мы готовы встретить неизвестное, грядущее, в котором видим только одно - опасность. The hand-grenades scrape over the ground as Willy, our best