расстрелять. В случае провала автономистов то же самое сделает с ним советская власть.
- Вы выбирайте! - сказал старик, улыбнувшись.
Комендант побледнел от злости, подошел к телефону и начал вертеть ручку аппарата. Через четверть часа станция ответила. Голос телефонистки казался далеким, еле слышным, как будто она говорила из воды.
- Дайте Кокандский Совет! - крикнул комендант.
Телефон смолк. В нем прекратилась всякая жизнь - ничего не шипит, не звенит, не щелкает. Зайченко опять стал накручивать ручку аппарата. Только минут через семь снова отозвалась станция.
- Я же просил Кокандский Совет! Вы заснули, барышня? Требует комендант крепости! - опять закричал он.
- Кокандского Совета у меня нет, - сказала телефонистка.
- Как нет?
- Он выключен.
- Дайте седьмой!
- Тоже выключен, выключен, - тем же равнодушным голосом ответила телефонистка и прекратила контакт.
- Господин комендант, все советские номера, кроме вашего, выключены, - сказал старик и засмеялся.
Зайченко в третий раз потребовал станцию:
- Полковника Чанышева!
На этот раз его соединили очень быстро. Молодой гортанный голос грубо ему сказал, что господин министр спит.
- Кто у телефона? - спросил Зайченко.
- Адъютант.
- Разбудите.
- Я вам сказал: министр спит.
- Хорошо! Утром доложите полковнику, что ваш представитель у меня в руках. И я его не выпущу. Все. Говорил комендант крепости.
Зайченко повесил трубку.
Старик встал и поклонился хозяину.
- Горячий! - слегка пренебрежительно произнес он и дотронулся до плеча коменданта. - А теперь проводи меня отсюда! Там солдат стоит, не выпустит… - Старик хитро сжал губы и похлопал коменданта по плечу. - А ночью ты сдашь крепость - и мы благодарны! Богато благодарны. Твоей советской власти нет… Пока мы с тобой угощались, советских расстреляли, Аввакумова расстреляли… - Старик покачал головой. - Э… Еще молодой человек! Что ты, смерти хочешь?
Вдруг прозвенел телефон. Комендант поднял трубку:
- Крепость слушает.
- У аппарата Чанышев.
- Слушаю вас.
- Будем говорить, господин поручик, как офицер с офицером.
- Слушаю-с!
- Не делайте глупостей!
- Господин полковник, с такими же словами я могу обратиться к вам. У вас отряд в пятьдесят человек. Я знаю ваши силы. Наши переговоры напоминают оперетку. А у меня орудия!
- Вы забыли Иргаша?
- Какого Иргаша?
- Начальника милиции Коканда. У него отряд в четыре тысячи.
- Бандитов не боюсь.
- Напрасно! Эти бандиты находятся в моем распоряжении. Железнодорожный путь как в сторону Ташкента, так и в сторону Андижана разрушен. Наманганская ветка также разрушена на несколько верст. Железнодорожные мосты сожжены. Связь Коканда, телефонная и телеграфная, перерезана. В ближайшие дни помощи не получите. Исход дела очевиден. Вы пожертвовали советской власти ваши чины и ордена, но вы - храбрый офицер. Я знаю вас. Сейчас вы напрасно храбритесь. Сговаривайтесь с Мулла-Бабой, иначе вы погибнете! И про вас скажут: «Он был храбр, вот и все!»
Острый, как ледяная вода, голос полковника Чанышева точно обжег коменданта. Зайченко понимал, что, отпустив Мулла-Бабу, он, конечно, совершит предательство. Расстреляв его, он ускорит события. «В конце концов при чем здесь Мулла-Баба? Дело не в нем! Чья возьмет? Неизвестно… Поэтому надо подождать, - решил он, - подождем! Оттянем время - сейчас это главное». И комендант ответил Чанышеву:
- Хорошо. Я отпущу вашего делегата. Договариваться я могу только с вами. Утром я поговорю с вами об условиях сдачи. Повторяю, согласен, но…
- Скоро уже утро. Три часа, - нетерпеливо возразил полковник.
- В семь часов позвоните мне! - небрежным и независимым тоном сказал Зайченко.
- В ответ он услыхал ругательство, и контакт оборвался. Чанышев, видимо, резко швырнул трубку.
Комендант скинул халат, надел шинель, перебросил через плечо портупею с шашкой, сунул в правый карман браунинг и кивнул старику.
- Пошли! - сказал он ему.
Старик, аккуратно надев свои огромные восточные галоши, вышел за комендантом в переднюю.
Он шел, осторожно приподнимая ноги, чтобы не топать.
В передней на дырявом диване, обитом канцелярской клеенкой, спал Парамонов, закутавшись с головой в кошму. Коптела керосинка. Клочья копоти плавали в воздухе. Зайченко чертыхнулся и потушил керосинку. Парамонов беззаботно храпел. Комендант, выйдя из своей квартиры, повел Мулла-Бабу к воротам.