славянского, из презумпции аналогического или суффиксального происхождения *‑х‑.

Само сочетание значений ‘пах’ и ‘подмышка’ в одном слове достаточно ясно указывает на то, какой могла быть его исходная семантическая структура. Несомненно, перед нами не старое название части тела, а инновация, направленная на то, чтобы создать анатомический термин, который восполнял бы лакуны старой, унаследованной от индоевропейского системы наименований; в этой системе, как известно, имелась лишь сравнительно скудная номенклатура конечностей и, в особенности, сгибов и соединений конечностей. Видимо, и в нашем случае речь идет о создании термина типа iūnctūra или iūnctus (на основе iungō ‘соединять’), а значит, можно было бы предполагать и похожую мотивацию, лежащую в основе слав. *paxъ.

Исходя из этого, кажется перспективным сопоставление слав. *paxъ, *paxa ‘пах, подмышка’ ← ‘соединение’ с *pojiti ~ *pajati ‘связывать, соединять’ (и далее — ‘паять’, если только *pajati в этом значении не является омонимом, продолжающим *pojiti ‘поить’, см. Фасмер III, 224; Machek² 468). Хотя большее распространение получило префиксальное образование *sъpojiti ~ *sъpajati, бесприставочная форма *pojiti также сохранилась в западнославянском; чеш. pojiti, польск. poić. В таком случае *paxъ так же относится к *pajati ~ *pojiti, как *maxъ и *maxati — к *majati, *směxъ — к *smьjati (sę), *grěxъ — к *grě(ja)ti и *spěxъ — к *spěti (ср. ЭССЯ 7, 115), то есть представляет собой образование с суф. *‑х‑ из старого *‑s‑. Существенной особенностью (применительно как к *paxъ, так и к *maxъ) является, правда, то, что эволюция *‑s‑ > *‑х‑ не обусловлена фонетическими факторами (в отличие от *směxъ, *grěxъ и *spěxъ) и, видимо, осуществилась по аналогии, примерно так же, как подобный процесс протекал во флексии^[16].

Рус. парень

Слово парень фиксируется, судя по последним данным, только в конце XVI в.^[17] и исходно ограничивалось только великорусскими говорами, поскольку редкое укр. парень (Гринченко III, 96) следует, видимо, считать русским заимствованием^[18]. Этимологически эта лексема остается совершенно неясной. Старое объяснение, видевшее в парень уменьшительное от паробок (Фасмер III, 206), неприемлемо в словообразовательном плане. Пришедшая ей на смену изобретательная версия В. Н. Топорова^[19], толкующая слово парень как глубоко архаичный термин восточнославянской социальной организации, усвоенный из иранского parna < *xvarna‑, основывается на неверной интерпретации ряда иранских фактов и настолько преувеличивает место соответствующих значений в семантической иерархии иранского слова, что, в конечном счете, только отдаляет нас от этимологической интерпретации данного позднего славянского локализма.

Варианты слова парень, как оно фиксируется в словарях (Даль III, 18, 21; СРНГ 25, 223 и 250), особенно же паря, как будто бы, однозначно свидетельствуют о корректности реконструкции формы *parę, род. пад. *paręte (при всей принципиальной ее условности в данном случае), а значит, и об именном характере слова парень. Вместе с тем, вся совокупность употреблений этого слова позволяет рассматривать его не только как термин социально-возрастной классификации (парни как молодые неженатые мужчины), но и как более интимный термин добрачного деревенского флирта, входящий в синонимический ряд миленок, дроля^[20] и т. п.

Указанные выше «граничные условия» практически не оставляют нам выбора: слово парень должно быть производным от существительного пар или пара, так чтобы это соотношение удовлетворяло одной из моделей образования любовных прозвищ. Как можно думать, этим требованиям удовлетворяет рус. пар, пара в специфическом значении ‘душа, дух, жизнь, животная теплота’ (Даль III, 20). Сходная в семантическом плане деривация известна достаточно широко, ср. душка, душенька, жизненок ‘милый, любезный, желанный, жадобный, жизнь моя’ (Даль I, 504, 541). Использование слова парень как социального термина приходится в таком случае рассматривать не как начальный, а как конечный результат семантической эволюции.

Примечания

1

Аксамітаў А. С. Дыялектызмы і архаізмы у беларускім сірочым вяселлі // Народнае слова. Мінск. 1976, 190; Крывіцкі А. А. и др. Тураўскі слоўнік. III. Мінск, 1985, 82.

(обратно)

2

Едва ли приемлемо сопоставление этого слова, точнее, одного из предполагаемых омонимов (*mirъ ‘дружба, согласие, спокойствие’), с лит. ri̇̀mti ‘быть спокойным, успокоиться’, что существенно осложняло бы формальную сторону этимологии допущением метатезы. См.: Otrębski J. Studia indoeuropeistyczne. Wilno, 1949, 80; Machek², 364.

(обратно)

3

Так см. уже: Буга К. Lituanica // ИОРЯС XVII. 1. 1912, 16, несмотря на неоднократно высказывавшуюся противоположную точку зрения (ср., например: Эндзелин И. Славяно-балтийские этюды. Харьков, 1911. 197; Фасмер II, 626). Мнение о заимствованном характере названных балтийских форм разделяется в самое последнее время и в ЭССЯ 19, 57, где, по-видимому, предполагается, что они восходят к форме с вторичной огласовкой — *měrъ. Однако едва ли есть необходимость в этом допущении (мотивированном, вероятно, желанием дать корректное фонетическое толкование для лит. ‑ie‑ ~ лтш. ‑ie‑), поскольку известны и другие случаи такой передачи слав. *‑і‑, ср. например, лтш. krìevs ‘русский’. Отмечая этот случай, Буга (Там же) трактует его как отражение диалектной дифтонгизации в древнерусском, что подтверждается, возможно, и рядом финских заимствований из восточнославянского.

(обратно)

4

Это в известной степени признают и те, кто стремится по возможности свести этимологию *mirъ к его сравнению с *milъ: «Разница между *milъ и *mirъ, в сущности, носит суффиксальный […] хотя и древний характер» (ЭССЯ 19, 47).

(обратно)

5

О значениях этого слова см.: Thieme Р. Mitra and Aryaman. Connecticut, 1957, passim.

(обратно)

6

См.: Топоров В. Н. Из наблюдений над этимологией слов мифологического характера. // Этимология 1967. М., 1969, 19, и, независимо от него, Абаев В. И. Несколько замечаний к славянским этимологиям // Проблемы истории и диалектологии славянских языков. М., 1971, 11. Подробные, хотя и несколько туманные рассуждения относительно социальных категорий, стоящих за слав. *mirъ, предлагаются — на основе этой этимологии В. Н. Топорова — в статье: Иванов В. В. Происхождение семантического поля славянских слов, обозначающих дар и обмен // Славянское и балканское языкознание. Проблемы интерференции и языковых контактов. М., 1975, 60—66.

(обратно)

7

См.: Основы иранского языкознания. Древнеиранские языки. М., 1979, 101—102.

(обратно)

8

Впрочем, это бесспорно только до некоторого хронологического среза, после которого следует еще решить проблему разнобоя в рефлексах, ср. осет. furt ‘сын’ <