когда свет лампы выхватывал из темноты его бледноватое лицо с серо-голубыми усталыми глазами, то сидящим в постели, в очень странной позе — с поджатыми ногами и низко склоненной головой, словно он что-то все время рассматривал на одеяле, только так, опираясь руками о края кровати, он мог дышать… Как часто при этом глаза его были обращены к письменному столу, который был виден ему из спальни.

На этом столе лежали чистые и исписанные листы бумаги. На этом столе никогда нельзя было ничего трогать — даже мама Галя не прикасалась к нему, чтобы не нарушить на этом столе порядок, заведенный отцом, порядок, который больше всего, с ее точки зрения, был беспорядком. Глядя на этот «порядок», где смешивались в одно странички, отпечатанные на машинке, исписанные рукой, какие-то записки, на которых совсем невозможно было что-либо разобрать, уйма разных книг, с закладками и без закладок, страницы которых были измараны красным, синим, зеленым карандашами, а также горы ученических тетрадей, — мама Галя говорила не очень громко: «Ералаш! Кавардак! Неразбериха! Не понимаю, как ты можешь разбираться во всем этом!» На что папа Дима неизменно отвечал: «Уж я-то разберусь, ты за меня не беспокойся! А вот с твоим порядком я целую неделю не смогу понять, что к чему!..»

Но теперь на этом столе был мамин порядок — все бумаги сложены в стопочку, все книги закрыты, все карандаши убраны. Даже ученических тетрадей на столе не осталось — отец болел так долго, что тетради пришлось передать другому учителю. Теперь отец не мог не только заниматься ученическими тетрадями, но читать и писать, и вся его работа остановилась. Он жадными глазами глядел на стопку книг, корешки которых были видны ему — Коменский, Ушинский, Макаренко! — словно продолжая читать их, он иногда даже шевелил губами, повторяя какие-то особо интересные ему места из их сочинений и время от времени вслух что-то додумывал для той рукописи, которая лежала теперь запертая мамой Галей в стол, подальше от соблазна! Но сегодня утром с папиного стола исчезли и Коменский, и Ушинский, и Макаренко, по маминой воле убрались они на книжную полку и спрятались от взоров папы Димы. На их место мама Галя поставила вазу с цветами. Цветы были очень красивы, но папа Дима морщился, глядя на них. Как хотелось ему сесть за стол и остаться один на один с рукописью, в которой папа Дима хотел высказать свои мысли о том, какой должна быть школа, споря со многими людьми и книгами на эту тему…

Игорь проследил за взором отца, увидел, что тот опять глядит на свой стол, и понял его мысли и желания. Ему захотелось немного ободрить отца — ведь в самом деле болеть совсем нехорошее дело! И он сказал папе Диме:

— А у тебя вчера профессор был… Мама Галя говорила, что это самый главный доктор. Теперь ты перестанешь болеть?

— Да уж постараюсь! — отвечал папа Дима. — Если самый главный, то надо подыматься…

— Ты подымайся, пожалуйста!

— Да уж подымусь! — отвечал отец и опять низко склонялся, так что Игорь переставал видеть его лицо. Когда боль отпускала его, он опять выпрямлялся. — Вот скоро перестану болеть, и поедем мы в незнаемые края — людей посмотреть и себя показать…

— А где эти незнаемые края?

Отец неприметно усмехнулся и прищурил вдруг ставшие веселыми глаза:

— А что, интересно? Да?

— Ну, скажи — где незнаемые края?

— Если я скажу, тогда это будут уже знаемые края! — Отец легонько прижал к себе Игоря, потом подтолкнул в сторону двери. — Иди, маленький!

Игорь уже знал, что это обозначает. У отца начинался очередной приступ удушья, и он не хотел, чтобы Игорь видел его в таком состоянии. С жалостью посмотрев на отца, он вышел…

2

Незнаемые края!

Где лежат они, какие люди там живут и что делают?

До сих пор Игорь знал только город, в котором он родился и прожил первые десять лет своей жизни. Город раскинулся на берегу большой реки, что виднелась из окон дома. Здесь почти не было ненастных дней — ласковое, яркое, ослепительное солнце встречало Игоря на улицах и летом и зимой, заглядывало в окна его дома, утром с одной, вечером с другой стороны. Казалось, во всем мире и есть только один этот город… Правда, откуда-то приходили и куда-то уходили поезда — Игорь слышал их гулкие свистки, доносившиеся с железнодорожной станции; откуда-то приходили и куда-то уходили пароходы — Игорь видел их из окна своего дома или с берега, но до сих пор это не задевало его сознания: идут поезда, плывут пароходы — значит, так и надо!

Столько интересного было вокруг — каждая новая улица, на которую случалось ему попадать то с родителями, когда они отправлялись гулять, то со знакомыми мальчишками, несмотря на строгое запрещение таких походов, — а это было куда интереснее! — каждая новая улица была для него целым открытием. А за этими, уже знакомыми улицами были еще и другие, а за другими — еще и еще: непознанный город расстилался перед Игорем — и вправо, и влево, и по берегу реки, и вдоль от нее, туда, откуда доносились свистки паровозов.

Это был мир, в котором жил Игорь.

И вот теперь какие-то незнаемые края, о которых заговорил отец, задели его воображение, и он широко раскрывал глаза, словно края эти могли открыться перед ним сейчас, тут же, как страницы книги… Незнаемые края! От одних этих слов у Игоря захватывало дыхание, потому что слова эти напоминали о сказке, а сказки Игорь любил. Может быть, в этих незнаемых краях — все, как в сказке: необыкновенные приключения, опасности на каждом шагу, борьба добрых и злых сил, волшебство, превращения!..

…Мама сидела в своей комнате, пригорюнившись. Она не заметила, как вошел Игорь. Только когда он просунул свою голову под ее руку, она очнулась и приняла обыкновенный вид, как будто все в этом доме было хорошо: и папа Дима не болел, и ей не надо было задумываться.

— Слушай, мама Галя! — сказал Игорь. — Папа говорит, что мы в незнаемые края поедем, когда он выздоровеет.

— Ну, значит, поедем, если папа говорит.

— Он говорит, что мы поедем людей посмотреть и себя показать.

— Уж ты покажешь! — сказала мама. — Смотри, опять у тебя руки грязные и нос совсем черный. Просто не понимаю, где ты ухитряешься так вымазываться!

— Я тоже не понимаю, мама Галя! — сказал чистосердечно Игорь и посмотрел на свои руки. Они действительно были грязны, да еще как! Странно, что до сих пор он не замечал этого. В смущении Игорь сказал: —Понимаешь, мама, пока ты ничего не говоришь — они не грязные, а как только скажешь — они сразу делаются грязными. Я просто не понимаю, как это