деятельности. Не в силах сдерживать себя, он кричал:

— Наши дети не переживают ужасов войны, они не видят ни разрушенных домов, ни искалеченных тел, но у них разрушена их непосредственность, их способность забавляться ранена, их воображение отобрано страстью к потребностям, которые не являются необходимыми! Разве это не одна из форм ужаса? — И, не зная, откуда берется его источник информации, Учитель продолжал: — Небезосновательно резко выросли показатели депрессивности и прочих эмоциональных расстройств у детей и подростков. — Он говорил это со слезами на глазах, как будто бы усыновил их всех. Как будто бы его дети погибли в трагической катастрофе… Однако мы не знали более никаких подробностей его загадочной истории.

Будучи несогласным с формированием личности молодых людей, он порой врывался под конец сбора документов в особую общеобразовательную школу, учениками которой были дети родителей из высшего и среднего классов. Пол из гранита, колонны из мрамора, в окнах — затемненные стекла, в каждой аудитории — кондиционер. Все было замечательно; единственная проблема заключалась в том, что дети, будучи возбужденными, не имели желания что-нибудь узнавать, не развивали критическое мышление. Для них школа и учебное заведение были почти невыносимыми. Когда дети слышали звонок, они бросались наутек, второпях уходили из помещений, как будто бы их держали в заключении.

Родители, ожидая своих детей, не имели ни минуты лишней. Давали подзатыльники детям, когда те запаздывали к выходу. В этой атмосфере беспокойства Продавец Грез насмехался над системой безопасности, делал шутовской нос, начинал бегать, прыгать, танцевать и кривляться. Увидев во дворе этого сумасшедшего, многие дети девяти, десяти и одиннадцати лет забывали выйти из школы и следовали за ним.

Раскинув руки подобно крыльям самолета, Учитель, делая вид, будто бы летит, выбегал в маленький сад. Там он изображал жабу, сверчка или гремучую змею. Поднимался шум. Потом он показывал какие-нибудь фокусы. Доставал цветок из рукава, маленького кролика из пиджака. И через несколько минут развлечений говорил внимательно слушающим его детям:

— Ну-ка, сейчас самый главный фокус. — И доставал семечко из кармана. — Если бы вы были семечком, каким деревом вам хотелось бы стать? — Он просил их зажмуриться и представить себя тем деревом, которым бы они могли стать. Каждый ребенок представлял себя особым деревом; по толщине, кроне, размерам веток, листьям и цветам это были самые разнообразные деревья.

Некоторые родители безнадежно искали своих детей, которые никогда прежде не опаздывали к выходу даже на десять минут. Кое-кто из взрослых думал, что их чад похитили. Преподаватели тоже искали своих подопечных, но затем, найдя детей в помещении, где Продавец Грез устраивал свое представление, оставались, поскольку были впечатлены спокойствием учеников в такое время суток. Увидев оборванца, который будоражил школу, они узнавали в нем чудака, баламутившего весь город.

А тот после короткой тренировки воображения говорил детям:

— Существование без грез — это семя без почвы, растение без питательных веществ. Грезы не определяют, каким типом дерева ты станешь, но дают силы, чтобы ты понял, что нет роста без бурь, без трудных периодов непонимания. — И рекомендовал: — Шалите больше, улыбайтесь больше, воображайте больше. Запачкайтесь землей ваших грез. Без земли семена не прорастают. — С этими словами он набирал глины, которая была у него под рукой, и пачкал себе лицо.

Придя в восторг, кое-кто из детей тоже запускал руки в глину и пачкал себе лицо. Некоторые ставили пятна на одежде. Наверное, они никогда, даже в старости, не забудут эту сцену.

Между тем их родители, найдя помещение и увидев грязных детей, которых учил ужасно одетый человек странной наружности, начали возмущаться.

Некоторые протестовали:

— Пусть уберут этого сумасшедшего от наших детей!

Другие говорили, рыча:

— Ежемесячно мы платим большие деньги, а эта школа не обеспечивает и минимальной безопасности. Какое безобразие!

Они вызвали охранников и затрещинами выгнали его из школы на глазах у детей. Жулиана, девятилетняя озорница, одна из тех, кто больше остальных вымазал себе лицо, побежала вслед за ним и закричала:

— Остановитесь, остановитесь!

Те, кто прогонял Учителя, тоже остановились. Подбежавшая к Учителю Жулиана протянула ему цветок и сказала:

— Я бы хотела быть виноградной лозой.

— Почему, доченька?

— Она не такая сильная и красивая, как вы. Но любой может дотянуться до ее плодов, — ответила девочка.

Придя в восторг, Учитель заявил:

— Ты будешь великой продавщицей грез.

Некоторые преподаватели просили, чтобы охранники были любезнее с тем человеком, которого они выдворили из школы. Некоторые люди, стоявшие у выхода, аплодировали ему. Повернувшись к ним, он сказал:

— Общество, которое готовит гораздо больше тех, кому предстоит наказывать, чем тех, кому предстоит воспитывать, всегда будет нездоровым. Я бы не преклонялся перед знаменитостями и великими лидерами этой системы, но я преклоняюсь перед учителями.

И он поклонился двум восхищенным его речью преподавателям. После этого он пошел куда глаза глядят. Было непросто сопровождать этого загадочного человека. Он произносил речи в тех местах, где рекомендовалось молчать, танцевал там, где нужно было вести себя спокойно. Его поведение было непредсказуемым. Временами он отдалялся от остальных учеников, чтобы не вовлекать их в суматоху, которую вызвал. Одной из вещей, более всего приводящих его в уныние, было искажение удовольствия в обществе, нечто непредвиденное Фрейдом. Как пророк философии, он часто говорил:

— Мы слабые, тяжелые и хронически неудовлетворенные. Индустрия развлечения разрывается в своем развитии, а индустрия успокоения разрывается в росте. Это вас не тревожит, дамы и господа?

Люди, остолбеневшие от удивления, действительно начинали волноваться. Некоторые — от услышанных слов, другие — от самого человека, который произносил эти будоражащие слова.

Он же продолжал разоблачать их лицемерные рассуждения:

— У нас есть много юмористических программ, но есть ли улыбки, которые доживают до следующего утра? У нас есть источники удовольствия, о которых греки никогда и не мечтали, а римляне никогда не представляли себе, но где же стабильное веселье? А терпение? Какая эмоция пьет из этого источника, чтобы остановиться у его краев?

Человек, за которым мы шли, не переживал, аплодировали ли ему люди или освистывали его. Он заботился лишь о том,