управление герцога д’Эпернона наделало ему много хлопот в Гиени?

— Знаю, дальше.

— Вы также знаете, что страшно скаредное управление кардинала Мазарини наделало ему еще больше хлопот в столице, в Париже?

— Но при чем тут кардинал Мазарини и герцог д’Эпернон?

— Погодите. Из-за этой противоположности в управлении вышло что-то очень похожее на общую войну, в которой каждый принимает участие. Теперь Мазарини воюет за королеву, герцог д’Эпернон — за короля, коадъютор — за господина де Бофора, Бофор — за госпожу де Монбазон, Ларошфуко — за госпожу де Лонгвиль, герцог Орлеанский — за мадемуазель Суайон, парламент — за народ. Наконец, принца Конде, воевавшего за Францию, посадили в тюрьму. А я ничего не выиграл бы, если б сражался за королеву, короля, господина коадъютора, господина де Бофора, или за госпожу де Монбазон, госпожу де Лонгвиль и мадемуазель Суайон, или за народ и за Францию. Поэтому мне пришла мысль не приставать ни к одной из этих партий, а следовать за той, к которой почувствую минутное влечение. Стало быть, моя задача — все делать кстати. Что скажете вы об этой моей идее?

— Она остроумна.

— Поэтому я собрал армию. Извольте взглянуть, она стоит на берегу Дордони.

— Пять человек!.. Подумаешь! Черт возьми!

— Это на одного человека больше, чем у вас, значит, презирать мою армию было бы с вашей стороны в высшей степени неосторожно.

— Она очень плохо одета, — сказал синий плащ, который из-за дурного настроения был готов все бранить.

— Правда, — продолжал молодой человек, — они очень похожи на товарищей Фальстафа… Фальстаф — английский джентльмен, мой приятель… Но это неважно. Сегодня вечером я одену их в новое платье, и если вы встретите их завтра, то увидите, что они действительно красавцы.

— Мне нет дела до ваших людей, вернемся к вам.

— Извольте. Ведя войну в своих собственных интересах, мы встретили сборщика податей, который переезжал из села в село для наполнения кошелька его королевского величества. Пока ему следовало еще собирать деньги, мы верно охраняли его, и, признаюсь, увидев его толстенный кошель, я хотел пристать к партии короля. Но события чертовски запутали дело. Общая ненависть к кардиналу Мазарини, жалобы со всех сторон на герцога д’Эпернона заставили нас одуматься. Мы решили, что в партии принцев также много, очень много хорошего, и, честное слово, прилепились к ней всей душой. Сборщик завершил исполнение поручения, ему данного, в маленьком уединенном домике, который вы видите вот там, между тополями и смоковницами.

— В доме Нанон! — прошептал синий плащ. — Да, вижу.

— Мы дождались его выхода, последовали за ним, как в первые пять дней, начали переправляться вместе с ним через Дордонь недалеко от Сен-Мишеля. И, когда мы выехали на середину реки, я сообщил ему о перемене наших политических убеждений и с возможной учтивостью попросил его отдать нам собранные деньги. Поверите ли, сударь, он отказал нам! Товарищи мои принялись обыскивать его; он кричал как сумасшедший. И тогда мой лейтенант, человек чрезвычайно находчивый, — вот он там, в красном плаще, держит мою лошадь, — заметил, что вода, не пропуская воздуха, не пропускает также и звуков. Так как я был лекарем, то понял правильность этого утверждения физики. Тогда тот, кто подал нам благой совет, опустил голову сборщика в воду, не более как на один фут. В результате сборщик перестал кричать или, лучше сказать, мы уже не слыхали его криков. Мы, таким образом, смогли от имени принцев захватить все деньги, которые он вез, и всю порученную ему корреспонденцию. Я отдал деньги моим солдатам, которые, как вы справедливо заметили, крайне нуждались в новых мундирах, а себе оставил письма, между прочим и это. Кажется, почтенный сборщик служил Меркурием у мадемуазель де Лартиг.

— Правда, — прошептал старый дворянин, — если не ошибаюсь, Нанон и определила его на эту должность. А что же случилось с этим несчастным?

— Вы увидите, что мы прекрасно сделали, погрузив этого несчастного, как вы его называете, в воду. Без этой предосторожности он поднял бы против нас весь мир. Но, представьте себе, когда мы вытащили его из реки, он уже умер от злости, хотя находился в воде не более четверти часа.

— И вы, конечно, опять опустили его туда же?

— Именно так.

— Но если вы его утопили, то…

— Я не говорил, что мы его утопили.

— Не станем спорить о словах… Если посланец умер…

— Это другое дело: он точно умер…

— Так господин де Каноль ничего не знает и, само собой разумеется, не придет на свидание.

— Позвольте, я веду войну с державами, а не с частными лицами. Господин де Каноль получил копию с записки, которая была послана ему. Я только подумал, что автограф может иметь цену, и поэтому приберег его.

— Что подумает он, когда увидит незнакомую руку?

— Что особа, приглашающая его на свидание, из предосторожности поручила кому-нибудь другому написать эту записку.

Незнакомец взглянул на Ковиньяка, невольно удивляясь его бесстыдству и находчивости.

И он попытался припугнуть бесстрашного противника.

— А вы не подумали о властях, о расследовании? — спросил он.

— О расследовании? — повторил молодой человек с хохотом. — О! Герцогу д’Эпернону нет времени заниматься расследованиями. Притом я уже сказал вам, что сделал все это с намерением угодить ему. Он был бы очень неблагодарен, если б вздумал идти против меня.

— Тут не все для меня ясно, — сказал синий плащ с иронией. — Как! Вы сами сознаетесь, что перешли на сторону принцев, а вам пришла в голову странная мысль — оказать услугу герцогу д’Эпернону.

— Это, однако ж, очень просто: бумаги, захваченные мною у сборщика податей, показали мне всю чистоту намерений королевской партии. Его величество в моих глазах совершенно оправдан, а герцог д’Эпернон в тысячу раз более прав, чем все, кто находятся под его управлением. На стороне королевской партии справедливость, и я тотчас перешел на правую сторону.

— Вот разбойник! Я велю повесить его, если он попадется в мои руки! — прошептал старый дворянин, крутя седые усы.

— Что вы говорите? — спросил Ковиньяк, прищурившись под маской.

— Ничего… Еще один вопрос: что сделаете вы из незаполненного, но подписанного бланка, который вы требуете?

— Черт его знает! Я еще не решил. Я прошу чистый бланк с подписью потому, что это вещь самая удобная: она легко умещается в кармане, и из нее можно сделать что угодно. Может быть, я сберегу этот бланк для какого-нибудь чрезвычайного