Семён Злотников Инцест

Действуют:

Рэм — 62 лет, художник, скульптор

Наташа — 34 лет, актриса

Часть первая

В темноте вспыхивает крохотный огонек зажигалки, освещая лицо художника. Осторожно ступая, он пробирается к цели.

Рэм (невнятно). Сейчас… доберемся до света… станет радостно жить… Жизнь, говорят, чтобы радоваться… Где-то даже написано… Память: буквально утром переставил фонарь — а куда? (Огонек зажигалки гаснет — темно.) У-у-у, отзовитесь, Наталья!

Наталья. У-у!

Рэм. Вы не исчезните?

Наталья. Не-ет… вы просили — я жду-у…

Рэм (смеется). Признайтесь, чего, неприятностей?

Наталья (смеется). Боже меня упаси-и…

Рэм. Тогда поклянитесь на вечности — не потеряться-а…

Наталья. О-о… А где она, вечность — у-у… Тут темно, я не вижуу…

Мягким светом возгорается электрический фонарь, стоящий на полу, в дальнем углу мастерской художника. На полу и на подставках — скульптуры и холсты картин, в беспорядке развешанных по стенам, или брошенных на полу. На рабочем столе: мусорное ведро, кисти, тюбики, банки с красками и прочее. На мольберте холст, накрытый тряпкой. Незаконченная скульптура женщины. Кресло. Огромных размеров библейский стул, похожий на трон, с растущими из спинки ветвями дерева — кажется фантазией скульптора. У самого трона раскладушка, постель не прибрана. Столик на колесиках со спиртным; пол усыпан окурками. В дверях с букетом цветов стоит красивая женщина в плаще. На другом конце мастерской — Рэм. Оба молчат, улыбаются.

Рэм. Было однажды сказано: и да будет свет? Сладко представить: кто-то сказал — и случилось… Ох, извините… (Вдруг, словно спохватывается, убирает со стола мусорное ведро, уносит в дальний угол мастерской.) Вообще-то, знающие люди поговаривают… будто Он, этот Кто-то… и есть вечный мрак, вечный свет… И остальное-прочее, что бывает — кстати, тоже Он… Такой вот всесильный, который все может… Понять невозможно, размышлять бесполезно, остается — поверить. Пожалуйста, проходите, чувствуйте себя…

Наталья (с интересом разглядывает мастерскую). Спасибо.

Рэм. Хочется — можно, курите.

Наталья. Спасибо. Пытаюсь бросить.

Рэм. Получается?

Наталья. Не очень.

Рэм. Я тоже пытаюсь — и тоже, не очень… Что, любите жизнь?

Наталья (не сразу, с улыбкой). Не знаю… А что?

Рэм. Я спросил…

Наталья. Наверно, люблю.

Рэм. Еще не решили?

Наталья. Люблю.

Рэм. Извините. (Перетаскивает раскладушку, прибирает постель). Наверно, люблю, но наверно не знаю… Люблю — потому что люблю… А не люблю — потому что не люблю…

Молчат.

Наталья. Вот так-так: художник в подвале?

Рэм. Сейчас скажете — так не бывает?

Наталья. Ничего же тут не слышно.

Рэм. И правда…

Наталья. Наверху будут бомбы падать — вы даже не узнаете. От войны, что ли, прячетесь?

Рэм. Нет. А война, по-вашему, самое страшное в жизни? (Она не отвечает.) Однажды проснулся — вдруг, увидел себя в подвале. Как бы не был готов — поэтому удивился. И даже раскис. Впрочем, скоро привык. В общем-то, ко всему привыкаешь… А что, подумал, забавно: еще не помер — уже в могилке.

Наталья. Бога ради, простите. Я спросила… мне просто казалось: солнышко для художника — первое дело.

Рэм (с улыбкой). Может, все-таки первое — сам художник?

Наталья (с улыбкой). Но художнику нужен свет?

Рэм. Изнутри — очень нужен. Просто необходим. (Наводит порядок.) Скажу по секрету: могу лепить вообще в темноте, еще и с завязанными глазами. Вас, например…

Наталья. Что, серьезно?

Рэм. Скульптор — друг Бога. Кто-то, не помню, сказал или сам я придумал: раб материи, духа господин. Ну, одним словом — раб. Серьезно-серьезно…

Наталья. Но, я вижу, вы пишете?

Рэм. Для себя… Мазюкаю по настроению… Так, развлекаюсь…

Наталья. Можно посмотреть?

Рэм. Да, можно, все можно. И даже чего нельзя — тоже можно. Разумеется, можете. (Вдруг, оставляет постель, торопливо переставляет мольберт в дальний угол.) Если вам интересно: про дерево я, например, больше понимаю… Или, возможно, мне кажется — что понимаю… Я, впрочем, уверен, что понимаю. Булыжник в руках — ощущаю… Глина, опять же: вдохнуть в нее душу — говорят, получится человек… Кстати, был опыт…

Наталья. Пигмалион?

Рэм. Еще раньше — Адам… Или — бедный Адам… Ну, тот самый, которому, помните, не повезло: из Сада прогнали…

Наталья. Мучилась, мучилась — вспомнила, наконец: я читала про вас в журнале. Я и скульптуру узнала — на фото была. Еще заголовок меня удивил: «Скульптор-крот». Теперь понимаю… (Разглядывает картину, смеется, читает надпись на рамке.) Душа старого верблюда? А почему, объясните, верблюда? Да к тому же и старого?

Рэм. А спросить: почему душа?

Наталья (смеется). Хорошо, спрашиваю: почему душа?

Он молчит, улыбается; она переходит к другой картине; смеется.

Скажите, вы тут ничего не напутали? Назвали картину: душа старого змея, а нарисовано поле из сказочных маков? А как понимать?

Рэм (пожимает плечами). Понимать…

Наталья. А, понимаю — такая метафора?

Рэм. Эффект из близи не тот.

Наталья (оборачивается). Что, простите?

Рэм (с улыбкой). Меня еще в школе учили: к истинной живописи, как к огню, приближаться не следует.

Наталья (с улыбкой). Раб-господин, вы обиделись: так все-таки — к истинной?

Улыбаются.

Рэм. Хотите снять плащ?

Наталья. Не знаю…

Рэм. Цветы можем в воду пока…

Наталья. Я сама, если можно… Немного потом — хорошо? Удивительные… Ничего, я с ними побуду? Мне с ними хорошо…

Рэм. Я вас нарисую с цветами — хотите?

Наталья (смеется). Хочу…

Рэм (подходит к ней ближе). Полотно назовем: Наталья с букетом… Наташа, я правильно?

Наталья (с улыбкой). Да…

Рэм. Или лучше: Наташа с цветами… Мне лучше — Наташа… Наташа, Наташа… Нет возражений?

Наталья. Можно Наташа.

Рэм. Сразу заметно: вы — добрая.

Наталья. Спасибо.

Рэм. Я говорю то, что чувствую.

Наталья. Верю.

Рэм (словно заглядевшись, было потянулся рукой к ее лицу — впрочем, рука, вдруг, словно замерла на весу). Если забыли, я — Рэм… Рэм, просто Рэм… Революция, электрификация, мир… Хорошо, еще не добавили: чушь собачья, слабоумие по-человечьи, назывался бы как-нибудь: Рэм-ч-с-с-по-ч… Однако, что занимало родителей!.. В общем, на случай пожара: Рэм. А, впрочем, забудете — тоже неважно. Ну, кричите: старик, эй, старик! Наталья (с