В. С. Голышкин НИР ТВАЗ

— Ну-с, тише, — сказал старый учитель Добряков и сел за стол.

Это, конечно, странно, что он так сказал. В комнате, кроме него, никого не было. Но старый учитель Добряков, в отличие от некоторых своих учеников, всегда знал, что делал, говорил и писал. Стоило старому учителю Добрякову сесть за стол, как всё, что было в комнате, начинало стучать, греметь, скрипеть, звенеть, звякать, хлопать, тренькать и бренькать… Теперь ты понял, о чём идёт речь? О предметах неодушевлённых, отвечающих на вопрос ЧТО: окнах, дверях, стаканах, пузырьках, блюдцах, флакончиках…

Поэтому старый учитель Добряков, садясь за стол, всегда обращался к вещам с просьбой вести себя потише. Но вещи, пользуясь добротой старого учителя, вели себя точь-в-точь как некоторые твои сверстники и сверстницы на уроках.

То дверь — «О-о-ох…» — скрипуче зевнёт, забыв о приличии. То форточка «Бац!» — даст оплеуху задремавшей раме. То — «Хи-хи-хи…» — совсем уж не к месту зазвенят стаканчики в буфете.

Поэтому с предметами неодушевлёнными старому учителю Добрякову приходилось держать ухо востро, как, впрочем, и с одушевлёнными. Ты понимаешь, кого я имею в виду…

Иначе и быть не могло. Такая работа у старого учителя Добрякова, что всему дому приходилось шуметь поменьше. По вечерам он проверял сочинения своих учеников.

Вот и сегодня — сел за стол, повесил на нос очки и с удовольствием потёр руки. Перед большой и хорошей работой всегда так делают, не правда ли? Потом взял со стола первую попавшуюся тетрадь, прочитал, чья она, и удивился. Ученика с такой фамилией у него в классе не было. Старый учитель Добряков ещё раз прочитал: «Нир Тваз». Ты когда-нибудь встречал подобное имя? Старый учитель Добряков тоже не встречал.

«Это, наверно, шутка, — подумал он, — или я взял в учительской чужую тетрадь». Но нет, на тетради стоял его класс — четвёртый «Б». Может быть, тетрадь была старой, какого-нибудь прошедшего времени? Нет, год, месяц и число были сегодняшними, такими же, как и на календаре, висевшем над столом старого учителя Добрякова. А для точности на тетрадке стояла ещё одна дата — «XX столетие». Как будто сочинитель боялся, что его спутают с кем-нибудь из другого века.

Старый учитель Добряков пожал плечами и стал читать: «Как я провёл лето. Сочинение ученика 4-го класса «Б» Нир Тваза.

Это лето я провёл у своей бабушки на Луне. Там всё, как у нас, на Земле, кроме неба. Небо на Луне — это крыша, которая пропускает свет и космические корабли, но не пропускает холод.

На Луне много воздушных садов и озёр, только маленьких. В садах стоят прозрачные раздвижные домики. В озёрах растут разные деревья: вишни, сливы, абрикосы, груши, орехи. И все люди на Луне — «воздушные». Они не ходят, а летают. У меня тоже был крылолёт, и я летал куда хотел. Воздушные сады с домиками и озёрами тоже могут перелетать с места на место.

Бабушку я долго не видел, а когда увидел, то удивился. Она точь-в-точь как моя мама, такая же красивая и молодая. Это потому, что люди на Луне, как и на Земле, никогда не стареют. Бабушка сказала, что когда я вырасту, то не буду стареть до конца своей жизни.

На Луне, как и на Земле, люди никогда не спят. Потому что у всех по два сердца. Одно — своё, другое — искусственное. Когда одно отдыхает, другое работает. Я видел, когда смотрел книгу, что раньше люди много спали. Это просто ужасно, спать, когда так интересно жить.

Когда бабушка работала, я смотрел книги. Однажды книговзор показал мне «Робинзона Крузо». О том, как один моряк потерялся, а потом нашёлся через много лет.

Я бы тоже хотел потеряться, чтобы напугать маму и бабушку. Но это невозможно. Мама и бабушка сразу найдут меня. Включат волнолов, настроенный на волну моего сердца, и узнают, где я нахожусь.

Иногда я бывал у бабушки на работе. Она заведовала на Луне «Временами года». Включала по очереди весну, лето, осень и зиму.

Своего дедушку я видел реже, чем бабушку. Дедушка заведовал на Луне «Большим светом Земли», сокращенно БСЗ. А ещё он писал книгу о своём путешествии в созвездие Большой Медведицы. И поэтому был всегда занят.

Когда приходило время, дедушка включал БСЗ, и на Земле продолжался день. Когда Луны на небе не было, Землю освещал искусственный спутник.

Однажды я спросил у бабушки, почему на Луне и на Земле четыре времени года, а не одно лето? Она сказала, что давно-давно, когда ни её, ни моей мамы ещё на свете не существовало, на Земле было общее голосование, и большинство людей решили сохранить на Земле весну, лето, осень и зиму, потому что каждое время года было чем-нибудь замечательно!

Бабушка всё время меня воспитывала и учила. Что я должен и чего не должен делать. А мне почему-то всегда хотелось наоборот: не делать так, как велят, а делать так, как запрещают.

Однажды я пришёл к бабушке на работу и среди лета включил «Зиму». У-у-у!.. Лучше бы я этого не делал, потому что сразу замёрз. И всё на Луне тоже замёрзло и покрылось инеем: люди, птицы, звери, озёра и деревья. На меня все рассердились, и Лунсовет решил отправить меня на Землю. Но когда Луна отогрелась, бабушка заступилась за меня, и я остался.

Но лучше бы я улетел…

Однажды я пришёл к дедушке на работу. Дедушка сидел и писал свою книгу. Он так увлёкся, что не заметил, как я взял и выключил БСЗ. Но тут вдруг тревожно зазвенел звонок и громкоговоритель испуганно закричал:

— Луна, Луна, я — Земля, я — Земля, что случилось?

Услышав голос Земли и узнав, в чём дело, дедушка очень рассердился. Ведь из-за того, что на Земле внезапно наступила ночь, могли произойти большие неприятности. И они были. Как я потом узнал, один мальчик упал в яму и сломал ногу.

Дедушка включил БСЗ и отвёл меня к бабушке.

— Этот мальчик — злой шалун, — сказал дедушка, — его надо отправить на перевоспитание.

Бабушка поплакала, но согласилась.

— Хорошо, — сказала она, — только куда-нибудь недалеко.

— В двадцатый век, — сказал дедушка.

Он отвёл меня в какую-то комнату, погладил по голове и сказал, что я вернусь, как только искуплю свою вину добрым поступком. Кто бездумно творит зло, тот может потом сделать его нарочно: на Земле, на Луне, на любой самой маленькой планете… А ещё он сказал, что все, кого посылают на перевоспитание, забывают о том, кем они раньше были и где жили. Чтобы они не думали о том, зачем их послали. Потом он велел мне зажмуриться, и когда я снова открыл глаза, то…»

Больше в тетради ничего не было.

Старый учитель Добряков снял очки, посмотрел вокруг и задумчивым голосом спросил:

— Ну-с, что вы об этом думаете?

В трудную минуту старый учитель Добряков привык советоваться со своими вещами. И вещи всегда