локти, схватил Тэда за ноги, стараясь повалить, укрыть его за расстрелянной машиной…

Выстрела он не слышал. Просто он почувствовал, что тело Тэда поддалось как-то не естественно легко. В том, что это было уже только тело, Лайвен убедился, когда оно ударилось раздробленным затылком о замусоренную выщербленную мостовую. Он отвернулся, что бы не видеть эту, ставшую вдруг какой-то мягкой, голову и поспешно вытер с губ соленое и теплое, брызнувшее вдруг откуда-то. Он растерянно поднялся, и что-то больно впилось в колено.

Осколок зеркала. Треугольный, с острыми неровными краями. Он лежал на асфальте и в нем должны были отражаться низкие пасмурные облака, или крыши этих ржавых складов, или еще что-нибудь земное, обычное… А в осколке были глаза. Маленькие, как и положено в таком маленьком осколке, женские и, наверное, красивые. Не отражались в зеркале — были в нем, в нем самом, в самой его глубине…

Без сомнения кто-то смотрел на него через это крохотное стеклышко, запросто помещавшееся в кулаке.

И Лайвен вспомнил, что это их он видел сегодня в большом зеркале на двери, их он видел в зеркальце заднего вида пол часа тому назад… Только там они были туманные и полупрозрачные, и их можно было не заметить и махнуть рукой, решив, что, показалось.

И еще он вспомнил-таки, как говорил ему Тэд про день рождения сына, и что собирается, наконец-то, купить ему подарок хоть в этом году…

Тихо застонал раненый напарник и Лайвен рассеянно посмотрел в его сторону, потом перевел взгляд на пистолет в своей руке, который не выпустил почему-то, а продолжал крепко сжимать.

Ну что ж, подумал он, значит, от этого ни куда не деться, даже через столько лет…

Он подобрал осколок, сжал его в кулаке и поднялся во весь рост. Правая рука сама собой разжалась и выпустила какой-то мешавшийся посторонний предмет. Незнакомая неудобная одежда была на нем, чуждая действительность окружала его. Но в руке было зеркало. Маленькое зеркальце, слабенькое, ни на что, в общем-то, не годное, но в этом почти призрачном мире годилось и такое.

Секунду назад он перестал быть Боном Лайвеном, рядовым полицейским, патрулирующим улицы не самого чистого в мире города, и получавшим за это скудную зарплату. Как много лет назад он снова был сильнейшим магом полушария, с именем, которое знали все, там, откуда он пришел — Повелитель грядущего. Он как будто снова только что появился здесь, среди всего этого обильного камня и железа, которое нагромождалось повсюду, и как будто заново понял, что может здесь почти все…

Повелитель грядущего шагнул вперед, и маленькая красная точка уперлась ему в грудь. Он смутно помнил, что это означает опасность, смертельную для жителей этого мира, но какую-то второстепенную для него самого.

«Конус» приказал он, и зеркало подчинилось. Лазерный луч изогнулся, преломившись на невидимом острие, указал в землю у его ног, и сейчас же пуля из мощной снайперской винтовки расковыряла в этом месте асфальт. Опасности больше не было, и он двинулся вперед.

Медленно, не торопясь, он прошел эти сто семьдесят метров. Еще несколько раз били в конус быстрые горячие кусочки металла, и уходили в землю, в небо, в железные стены окружающие его.

Дверь тоже была из железа, обыкновенного железа, не закаленного травами и заговорами, и он даже не остановился перед ней. Конус разорвал стальные листы как бумагу, забирая из зеркала последние силы.

Один человек слева. Это только помощник, это не убийца, и Повелитель мимоходом разделался с ним движением пальца, обрушив из-под потолка какую-то тяжелую трубу. Убийца справа, в комнате за приоткрытой дверью. Не беда, что в маленьком осколке совсем уже не осталось сил, ведь есть еще руки. И он сжал их на горле убийцы. Сдавил сильно, еще сильнее, что бы не чем было дышать проклятой твари…

Лайвен резко пришел в себя. Его держали за руки, пытались разжать их, ему кричали, что бы он опомнился и вот уже кто-то нацелился садануть ему в скулу, что бы привести в чувство. Он ослабил хватку, и его сейчас же отодрали от Ужа, оттащили, затиснули в угол. Он не сопротивлялся. В комнате было полно полицейских, знакомых и не очень знакомых ребят из разных патрулей.

— Все, уже все, — сказал он им. — Отпустите, я в порядке…

Его отпустили.

— Ну, ты даешь, приятель, — сказал кто-то. — В тебя стреляли двенадцать раз, а ты хоть бы пригнулся!..

— Мы кричали, но ты же не слышал ни черта. Что на тебя нашло?.. — подхватил другой.

— Все в порядке, ребята, спасибо, — бормотал Лайвен, стараясь протолкаться к выходу.

На улице его охватил озноб, и он обнаружил, что мокрый, как мышь. Он прислонился к стене и постоял немного, приходя в себя.

Мимо провели закованного в наручники Ужа.

Лайвен заметил, что до сих пор держит осколок в кулаке, и мельком взглянул на него. Это больше не было зеркало. Теперь это был просто кусок прозрачного стекла…

И глядя на него, Лайвен вдруг ясно понял, что сегодня последний его день на этой стороне…

Было страшно даже подумать заехать в участок, и Лайвен, послав к черту предложенного ему сопровождающего, прямо на патрульной машине отправился домой. Подальше от расспросов, шума, неуместного сочувствия и назойливого восхищения, сейчас все это было совершенно не выносимо.

Дома он, не поздоровавшись с каким-то знакомым дядькой, кажется соседом с нижнего этажа, спотыкаясь о ступеньки, кое-как добрался до своей квартиры и долго соображал над ключом.

Он тщательно закрыл за собой дверь и, не снимая обуви, принялся бесцельно шататься по квартире. Потом он как-то незаметно для себя оказался в ванной, где стал машинально откручивать краны, все какие есть.

Ему было о чем подумать, но в голове было пусто, и он старательно поддерживал это состояние. Не хотелось ему сейчас думать. Ни о чем. И лучше всего сейчас подставить голову под кран с холодной водой… Вот так… И что бы попало в нос и потекло за шиворот. И глотнуть этой чистой холодной воды… Тьфу, какая гадость!..

Он выплюнул воду и взял полотенце. Этой воде было далеко до родниковой. Он вдруг с поразительной ясностью вспомнил вкус настоящей родниковой воды и сейчас же понял, что зря. Ему нужно было остаться в этом мире, и ни чего не должно было тянуть его обратно, туда, откуда он ушел по собственному желанию, и немало потрудившись для этого.

Некоторое время он тщательно тер голову, а когда понял, что и это не поможет, отшвырнул полотенце и, аккуратно причесавшись, прошел в прихожую к большому во весь его рост зеркалу. Он купил его восемь лет назад, сразу, как только разобрался в системе здешних денег. К тому времени у него уже была квартира и все что в ней находится, но ее он