ввести ему дозу адреналиновой сыворотки, он включится максимум минут на двадцать, а в совокупности с сывороткой правды он протянет минут десять-двенадцать не больше. Вы его до Искренности не довезёте… — в дальнейшем его ждёт мучительная смерть от асфиксии, и на эти корчи мне смотреть не хочется. Мне кажется, с начала Объединенного восстания я повидала достаточно, вид крови и вывороченных внутренностей меня не пугает, но я до сих пор не могу спокойно смотреть на последнюю агонию, зная, что больше ничего не могу сделать.

— Мне не нужна Искренность. Я допрошу его прямо здесь.

— Но ваши полномочия не позволяют…

— У меня достаточно высокие полномочия.

Я рискую обернуться. Жаль, что крохотная палата не позволяет мне отбежать на безопасное расстояние или выставить перед собой щитом тяжеленную приборную панель, выдранную с кишками из бетонной стены. Безотчётная тревожность, порыв немедленно уйти и тупое желание подчиняться без лишних разговоров —  этот бредовый коктейль туманит мне разум, когда я смотрю ему в глаза. Едкая, холодная ртуть и расплавленная оружейная сталь, и я не знаю, чего в них больше. Мой внутренний барометр сломался, атмосферное давление готово расплющить мне череп, я переключаю внимание на следы крови у его виска.

— Я должна вас осмотреть. Изгой уже никуда не убежит, — боевые действия идут без перерыва уже шестые сутки, и Лидер фракции принимает в них непосредственное участие, это видно невооруженным глазом.

— Я в порядке,  — рявкают мне в ответ, но въевшееся в подкорку чувство долга не даёт мне отступить.

— Десять минут. Вы на территории медицинского корпуса Эрудиции, и я не имею права выпустить отсюда раненого бойца.

Несколько секунд, что он размышлял над моей настойчивой просьбой, стоили мне пары седых волос. Казалось, он раздумывает под каким соусом меня лучше сожрать, а я успеваю за это время тысячу раз проклясть ту чёртову смену, когда я так неудачно попалась ему на глаза. Но Лидер лишь хмыкает, снисходительный взгляд скользит по мне от макушки до коленок, он нарочито послушно усаживается на кушетку, и ножки её жалобно скрипят по кафелю под его весом. Теперь я могу смотреть на него, не задирая головы.

Вижу рассечение кожи и гематому, а чувствую, что под ребрами начинает жечь. Он смотрит на меня неотрывно; кажется, ему доставляет удовольствие моё волнение, которое выдаёт лёгкий тремор в кончиках пальцев. Самоуверенный и тщеславный, готова спорить, что он наслаждается своим положением во фракции, своей властью и отлично отдаёт себе отчёт в том, какое впечатление производит на людей. За свою практику я перевидала сотни голых мужских задниц и не только их, но вынужденная близость к конкретно этому пробитому пирсингом лицу выводит меня из колеи.

— Мы раньше нигде не встречались? — закатываю глаза. Очередная до тошноты банальная попытка заигрывания?

Оттягиваю край маски до подбородка, намеренно резко свечу фонариком в глаз, потом в другой; он щурится — яркий свет вызывает раздражение слизистой.

— Голова не кружится? — спрашиваю я, и едва не нарываюсь спиной на металлический уголок шкафа.  Дурею от его наглости, впадаю в тупое оцепенение — он тянет руку к глубокому вырезу на моём распахнувшемся халате. Отмираю, когда вижу уголок своего бейджа, подцепленный его длинными мозолистыми пальцами; бедный кусок пластика затерялся в складках медицинской униформы.

— Камилла Нортон. Так я и думал. А ты изменилась, — видя моё замешательство, он поясняет, — Эрик Колтер, средняя школа.

— И тебя не узнать, — рассеянно отвечаю я.

Десять лет назад на голове у него было явно больше волос, и руки его ещё не были размером с голову двенадцатилетнего ребенка. Я не обязана знать всех Лидеров Бесстрашия в лицо, их там пятеро, и меняются они часто. Жизнь в этой фракции — лотерея, и Колтер вытянул счастливый билет.

Ох, и доставалось же мне от него! Я была костлявой отличницей с ужасным зрением, и совсем не умела за себя постоять. После инициации меня прооперировали, и я избавилась от ненавистных очков, а волосы цвета шерсти амбарной мыши я перекрасила в платину — узнать во мне ту молчаливую терпилу сейчас почти невозможно.

Мне кажется, вся фракция выдохнула, когда он перешёл в Бесстрашие. Неуравновешенный, неуправляемый, любые самые ничтожные вопросы он решал кулаками, а бедные родители краснели до кончиков ногтей на собраниях дисциплинарного комитета. Пророчили, что он скоро свернёт себе шею в ближайшей изгойской подворотне, не дожив до инициации, но он и тут всех подвёл. Ранняя гибель из-за собственной горячей головы миновала его, а свою неуёмную энергию он направил в самое подходящее русло, и добился высокого положения. Кто бы мог подумать…

— Эрик! Опять рельсы заминировали, — в палату вваливается один из лихачей, я слышу, как Лидер сквозь зубы кроет матом Прайор, Итона и его мамашу, резко поднимается на ноги, едва не столкнув меня плечом прямо в объятия полумёртвого изгоя.

— Заводи эту мразь! — звучит так, что если вдруг я не справлюсь, меня публично казнят на площади перед Искренностью. Иногда мне кажется, что Джанин возглавляет Совет  лишь номинально, а от чистейшего беспредела нас отделяют считанные дни, и вряд ли моё ни к чему не обязывающее знакомство с Лидером Бесстрашных спасёт меня от чужого произвола.

Я очень хочу жить. Этот дурацкий, простейший вывод настигает меня не к месту и не вовремя. Стараюсь делать всё чисто и чётко, а когда изгой приходит в себя, меня почти вежливо выставляют за дверь. Из палаты доносится вой. Изгоя пытают. Сложившись почти вдвое, миную галдящую стаю лихачей, давлю в себе желание немедленно отмыться в душе от их липких взглядов и от всего того дерьма, что обрушилось на меня за прошедшие сутки. Толкаю ближайшую дверь и сажусь на пластиковую коробку с химикатами, теряюсь в частоколе стерильных до блеска швабр и спящих моющих машин.

Горло прихватывают спазмы, скользкие щупальца давят мне шею, я тяну подбородок вверх, чтобы не расклеиться окончательно. Мне страшно. Я хочу мира, я хочу, чтобы всё было, как раньше. Мы знали, что будет завтра, а сейчас Чикаго словно полыхает. Мне просто не повезло родиться и жить в такое время, а когда в коридоре меня за руку ловит регистратор, я понимаю, что моё невезение фатально.

— Кэм, подпиши приказ о переводе, — она суёт мне планшет с открытым окном для ввода отпечатка пальца, и я не вижу его содержания.

— Куда?

— В Бесстрашие. У Джонатана задето лёгкое. Не выкарабкается.

Работа в зоне боевых действий. Мой сменный не протянул месяца. Как бы далеко не продвинулась наука, тело