Орлэ?

— Что Орлэ?

— У него мужской склад ума?

— Твой Орлэ — совсем особенный человек. Он подлинный служитель Солнца. Такими люди станут не скоро, через века.

— Ты любишь его?

— Потому что его любишь ты.

В глазах Антла была спокойная мудрость.

— Ах, Антл! И ты, и Орлэ, да и все остальные стремятся проникнуть в суть вещей, когда суть не в них самих, а в их взаимоотношениях. Ты изучаешь организм. Допустим, сердце. А что ты знаешь о нитях, которые связывают два сердца? Или сердце и море? Такие нити есть? Ты видел их?

— Как относятся друг к другу триоды в твоих кибернетических машинах? Они любят друг друга? Ненавидят? Ревнуют?

— Они мертвы.

— А каждая клетка твоего сердца — пятиэтажный дом невероятных сочетаний триодов и прочего металлического хлама, в котором ты разбираешься лучше меня.

— Значит, сердце — огромный город из таких пятиэтажных домов?

— Пожалуй, — улыбнулся Антл. — Как можно изучить триоды, так можно изучить и живые клетки. Уже биотоки сердца, например…

— Как это было бы обидно, Антл, если бы мы знали, что есть биотоки любви, магнитные поля жалости, переменный ток ревности. Может быть, можно вывести формулу, по которой я люблю море?

— Орлэ не думает об этом. Он любит тебя — и только.

— Он любит меня так же, как моя большая счетно-аналитическая машина. Она так привыкла ко мне, что больше ни с кем не может работать…

— А Орлэ любит тебя — и не думает об этом.

— Его любовь — это функционирование огромного города триодов. Разве не так, отец? Если бы его могло задеть хоть что-нибудь земное!..

— Не так, — сказал Антл, глядя в сторону. — Думай, что его любовь — это ветер. Ветер, который облетает планету кругом и снова возвращается к нам на остров, в твое сердце. Вот этот ветер с моря — его любовь. Думай так, Дайна!

— Хорошо, постараюсь думать так, — грустно усмехнулась Дайна. — Но это ничего не меняет.

Они остановились у края скалы. Внизу, под ногами, смутно плескалось море.

— Ты ничего не видишь, Антл?

— Ничего.

— И я. Но я знаю, он едет. Понимаешь, я чувствую это.

— Понимаю. Это ветер, Дайна. Тот самый ветер.

Дайна смотрела вдаль из-под руки. Но линия горизонта была по-прежнему чистой. Они постояли молча несколько минут и вернулись в тень кедров, в уютный уголок с плетеными креслами.

— Ты интересно говорил сегодня, Антл.

— Да, я много думал об этом ночью. О закономерности случайного. И знаешь…

— Скажи, Антл… Что ты считаешь самым странным?

— Самым странным? В чем?

— В истории Форуэллы.

— Летающие диски.

— Летающие диски? — недоверчиво улыбнулась Дайна. Этот анекдот пятидесятилетней давности? Ты смеешься, Антл! Летающие диски — выдумка газетчиков.

— Это не совсем так, Дайна…

Антл задумался, набил трубку ароматным табаком, закурил.

Ветер подхватил тонкие синеватые струйки дыма.

А вдали, там, где море сливалось с небом, ниточку горизонта разрезала темная точка. Это был катер, Катер скользил по волнам, едва касаясь воды. Вдали показался знакомый утес. Он вздымался над полупрозрачной дымкой моря, как голова великана, стоящего по шею в воде.

2

Орлэ глядел на приближающийся остров. Если бы не дымка, можно било подумать, что не он несется к Дайне, а она медленно и величаво плывет навстречу ему на острове. Орлэ вглядывался вдаль, и ему казалось, что среди зеленых волос великана он видит светлую точку — белое платье Дайны. Но так только казалось. До острова было еще далеко.

Сегодня Орлэ особенно спешил домой. На душе было тревожно. Хотелось скорее войти в солнечный зал своей Обсерватории, к своим приборам, и возле них, всегда спокойных и рассудительных, привести в порядок мысли. К тревогам вчерашнего Дня и сегодняшнего утра прибавилась еще одна тревога тревога за Дайну.

Орлэ старался не придавать слишком большого значения тому, что произошло. За годы жизни на острове, где он возглавлял пост Службы Солнца, он не помнил ни одного случая, чтобы его вывело из себя что-либо постороннее. А посторонним в его жизни было все, кроме Солнца.

Дайна тоже была солнцем, его личным солнцем, и это его солнце, как и то, большое, нет-нет да и показывало свой характер. Но солнечные бури и протуберанцы, неожиданные вспышки и разные другие непонятные ему явления, происходящие с Дайной, не огорчали Орлэ. В своих отношениях с Солнцем он привык только наблюдать и не вмешиваться. В конце концов, что это за солнце — без протуберанцев!

Не огорчился Орлэ и теперь. Впрочем, то, что произошло, было, конечно, весьма неприятно.

…Вчера старик Маумяки, хозяйственник поста, славный старик и работяга, которого обожали все обитатели острова, рыбак и балагур, повар и сторож, прозванный «туземцем», поскольку родился здесь же, на островах, неожиданно заболел. Он не знал болезней с детства. Его древняя нация вообще не знала болезней. Антл осмотрел его и нашел, что положение тревожное. Пришлось вызвать катер. Орлэ решил сам сопровождать старика, а заодно продвинуть в городе некоторые свои дела. Когда Анд, радист, передал радиограмму, что-то случилось с аппаратурой, понадобилось срочно отдать в ремонт какие-то блоки, и Анд упросил Орлэ взять и его. Орлэ согласился, они поехали втроем.

В катере старик Маумяки смеялся и шутил, но Орлэ видел, что ему не до шуток.

— Слушай, Орлэ, возьми-ка ты в городе стряпуху вместо меня, — смеясь, предложил Маумяки. — Розовощекую, пухленькую — есть у меня на примете такая. И пусть-ка в нее влюбится Антл…

— Зачем нам стряпуха? — сказал Орлэ. — Представляю, какую гадость она приготовит. Нет, уж мы подождем тебя. Не дадим тебе долго болеть. Деньков через пять приеду за тобой, старик!

— Э, нет, Орлэ! Я уже не вернусь. Прощай, море, прощай, острова!

В глазах бесстрашного «туземца» Орлэ впервые увидел страх.

Ему стало не по себе, он отвернулся. За бортом катера бежало море. В сторонке, у поручней, сидел Анд. Казалось, он тоже чем-то подавлен.

— Рано тебе прощаться с морем, старик, — сказал Орлэ, у тебя же ни одного седого волоска. Мы вот еще женим тебя… на твоей стряпухе!

Впервые Маумяки не откликнулся на шутку. Это было так непохоже на него.

В клинике старика осмотрели и уложили, наскоро успокоив Орлэ. Обещали сообщить, как пойдут дела. Ничего определенного, конечно, не сказали. До вечера Орлэ занимался своими делами, Анд же торчал в мастерской, запасаясь впрок какими-то деталями. Увидев его среди нагромождения приборов, Орлэ подумал, что ему повезло. Ни на одном другом посту не было такого механика и такого радиста. Все-таки бесценный человек Анд, золотые руки! Это надо признать и не очень-то коситься на