и заниматься какой-то ерундой — тискать в машине. А зимой это вообще был ужас. Холод, и даже в машине было холодно, и на них так всегда много было надето и черт его знает — они всегда сжимали колени, чтобы не дай бог рука между ляжками не протиснулась. Но все равно и там не было голого тела. На них всегда были эти жуткие штаны. Он один раз умудрился задрать юбку и увидел эти фланелевые или ватные какие-то штанищи, какого-то салатного цвета, тьфу, ему сразу расхотелось. Он ее отвез тогда домой и весь вечер вспоминал эти штанищи. Что, она не могла себе сделать какие-нибудь симпатичные штанишки? Почему носила эти жуткие штанищи, молодая девчонка?.. Лучше бы носила рейтузы, раз в капроне холодно, чем эти жуткие…

Собственно говоря, из-за этих штанов у него и появилась брезгливость к женщинам. Потому что это казалось чем-то нечистоплотным — штаны эти. Неизвестно, что под ними. И как-то само собой представлялось, что там прело, потело и, должно быть, воняло под салатными, розовыми или голубыми байковыми. А летом хоть и носили трусы, он их как-то не помнил. Да и не видел он их трусов! Они их спихивали одной ногой с другой, когда уже были спущены. И запихивали их под юбки и платья, сброшенные на кресла, пряча. Так что он и не видел трусиков.

Маргот даже в русскую зиму не носила байковые штаны. Он ее, конечно, трахнул, хоть Игорек и говорил, что не надо, мол. В Москву он переехал в 69-м году. У него было два диплома и свободный английский.

Он постучал по двери, и быстро явился тип в форме, карабинер, что ли, как их называли. Аркашка объяснил, что кончились сигареты, и спросил, может ли купить. Там у них машина стояла с сигаретами, он видел. Этот карабинер закрыл дверь и вернулся уже с мешком, в котором и были сложены личные вещи Аркашки — деньги тоже. И Аркашка сам достал кошелек и дал нужную на сигареты сумму, и карабинер написал на листе, под общей суммой его денег, минус 100 лир, и Аркашка подписался. Он был вообще-то поражен всей этой процедурой. В Союзе в КПЗ никто ничего не записывал. И что упало, то пропало. Можно было потом кричать, что часы были с инициалами отца, но никто ничего знать не хотел. Вообще, там, если задерживали, ты сразу был виновен. А здесь эти полицейские, карабинеры, им было по фигу, виновен ты или нет, им главное — исполнить арест. Это в суде пусть решают, виновен ты или что. И потом итальяхи все-таки осторожничали с бывшими советскими. Они же все были рефьюджи (англ. Беженец), эксиле (фр. Высланный) — может, и политик (фр. Политический). Никто их и не разубеждал в этом. Конечно, политик, зря, что ли, на "саабе" ездил, кэгэбэшнику этому из ГАИ пришлось тыщу отстегнуть. Да уже тот факт, что из СССР, делал все и всех политик.

# # #

Ему принесли сигареты, и он спросил время. Было половина третьего ночи. Если бы Игорь был порасторопней, то наверняка рулил бы уже вовсю… А вдруг они не захотят ехать ночью, Клава эта не захочет вдруг… Его, видимо, не смогут здесь долго держать, это же не тюрьма, даже не камера. Комната какая-то, окно только с решеткой. Его переведут, наверное, куда-то, если никаких прояснений в деле не поступит. Какое счастье, что в этом деле нет никаких картин, а? Современная живопись — это было бы куда более подозрительно. А может, наоборот? Почему он отказался, чтобы Маргот оформила бумаги у нотариуса? Время не хотелось тратить. Торчать еще день в Мюнхене… Маргот в Мюнхене куда более на месте, чем в Москве. Наглее, правда. Ну, ясно, у себя дома.

— Аркадий, ты просто мудак! Ты все нахрапом делаешь! Еб твою мать, какой ты, ей-богу, мудак! Ты думаешь, там валенки сидят, в КГБ? Кретин. Они все прекрасно знают. Этот капитан или хер его знает, кто он, он сам с золотой медалью школу окончил! Они мне показали кучу фотографий. Прекрасные, надо сказать, фото, такие качественные. Так даже твоя девушка из Ленинграда на них. Там, где мы на бульваре Гоголя фотографировались… А они нас. Маргот во всех видах… Ее уже выгоняют. Подписан уже приказ — в течение сорока восьми часов покинуть пределы…

Игорек пил "Мартель". Вместо назначенных одиннадцати пришел в четыре часа дня. Хорошо, что вообще пришел…

— Это только в мудацких фильмах показывают комнату пыток… Блестящий тип. Манеры, хуе-мое… Да, странно, почему такая вот версия капитана КГБ не распространена в народном фольклоре. В другой ситуации он, вероятно, прекрасный собеседник. Все читал, может, в оригиналах, по-немецки, а? Ты, Аркашечка, тоже мог бы такую карьеру сделать, не будь ты такой… В тебе совершенно нет изящества, изгибов, игры…

— Ой, бля, ну ты зато доигрался. Тридцать семь лет уже играешь, коммунист сраный…

Да, Игорек был комми, красный, как называли коммунистов американцы. И эти американцы не хотели пускать комми в Штаты. Вот так получалось! Оказывается, эти самые американцы даже не делали разницы между комми по духу и для карьеры. Идиоты! Они, оказывается, даже не знали, что можно быть коммунистом, совершенно не разделяя идей этой самой партии. Напротив даже, совсем даже наоборот. Ненавидя, можно сказать, эту партию. Но ненавидя не явно, а… с кукишем в кармане. Как в детстве делали — в кармане держишь кукиш, значит, врешь, не по-настоящему, значит. Но обман прощен, потому что ты ведь предупредил, кукиш у тебя в кармане. Кто мог проверить, правда…

Аркашка ненавидел советскую власть за прочитанное о ней в книгах. В книгах, запрещенных советской властью. Если бы он прочел о всех ее делах в советских же газетах, он поскреб бы свою полулысую уже черепушку, сделал бы глаза грустными… плюнул и стал бы жить дальше. Собственно говоря, он уже слышал обо всем этом в 56-м, 57-м, 58-м годах. Не в таких деталях, конечно, не так художественно все это было представлено, как Оруэлл, например, делал. Его басня, впрочем, была слабенькой по сравнению с Лафонтеном или даже с Крыловым. Но надо же было быть идиотом, чтобы не видеть сходства главного персонажа Скотского Хутора с советским. И Аркашка видел. Старался очень увидеть.

С Маргот они познакомились на выставке. Они с Игорьком ходили и ловили иностранок. Не для… а для дела. Им нужна была иностранка из дипломатического корпуса. Хоть кухарка какая-нибудь. Ну вот Маргот и была. Не кухарка, а бэби-ситер, няня в семье немецкого дипломата, и она тоже получила дипломатический статус. То есть не она, а ее багаж. Все ею посылаемое из СССР имело наклейку дипкорпуса. То есть не подлежало проверке! То, что и было надо. Потому что Аркашечка уговорил-таки Игорька свалить. Эмигрировать. Все было на мази. Уже были израильские приглашения от каких-то якобы родственников. Надо было только вещи переправить, они должны были составить начальный капитал. Впрочем, может, и не начальный, черт его знает,