противоположной стороне поляны промелькнуло несколько силуэтов. Почему прячутся, кто они?

— Хальт! — крикнул доктор, посчитав неизвестных за немцев. Выхватив из кобуры пистолет, побежал наперерез. Я за ним.

— Пан, я не воевал с вами. Меня насильно… Я ни разу не выстрелил по германцам. Своего ротного тюкнул в спину. А этих вот в плен повел к вам. Мне с Советами не по пути.

Перед нами стоял обросший волосами детина, винтовка наизготовку. Два его безоружных товарища, покорно подняв руки, ожидали своей участи. Они были измождены до предела, потеряли человеческий облик. Посчитали нас за гитлеровцев: мы в трофейных офицерских плащах. И вот результат. Это же не советские бойцы, а шкурники. Трусы. Верзила с винтовкой, конвоировавший однополчан к немцам, — откровенный враг. Труп его остался тут же на поляне.

Ночь… Легко скрипит снег под разбитыми сапогами. Глухая стена леса позади. А впереди, на противоположном берегу Навли, чуткая, настороженная тишина.

Доктор шепчет:

— Пора, лейтенант.

Немудрящие солдатские пожитки свернуты в шинели и плащ-палатки. Узлы увязаны ремнями и подняты над головами. У каждого в руке длинный шест.

Лезу в воду, за мной гуськом — остальные. Чувствую, как спирает дыхание, деревенеет тело. Осторожно обламываю корку льда, чтобы не услышали на том берегу, не помешали переправе. Из-под ногтей, наверное, сочится кровь: пальцы обжигает и саднит. Правая рука дрожит от напряжения: надо держать еще и узел над головой.

Застыла ночь, остановилось время. И кажется, не будет ни конца ни края этой проклятой реке. Вот-вот выпущу узел. Но стискиваю зубы, иду. Позади товарищи, многие слабее меня.

Наконец берег. Но это еще не все. Нам, двенадцати человекам, надо попарно стоять в воде, держа на плечах длинные сосновые жерди. По этим жердям, как по мосточкам, будут переправляться раненые и больные.

Переправой командует доктор. Куда девалась его вера в легкую победу? После расстрела предателя он сразу повзрослел…

Мысли прерываются. Коченею и уже не способен пошевелиться. Меня вытаскивают за руки. Кто это? Доктор или Лева Хлапов? Они изо всех сил растирают меня полой шинели. Рядом также растирают друг друга товарищи. Кто-то подпрыгивает, приседает, чтобы согреться. И все это тихо, без лишнего звука. Кое-как оделись. Бежим за доктором вдоль железнодорожного полотна.

Кажется, мы вырвались из окружения. Что ждет нас впереди?

В курской степи мы нарвались на минное поле. Двоих убило наповал, мне посекло осколками ноги. Идти самостоятельно я не мог. Помогали Лева и моложавый капитан-пограничник Михаил Наумов, примкнувший к нам накануне. Он пробирался к фронту с Карпат.

— Отлежись, лейтенант, — уговаривал он. — Успеешь еще навоеваться. На наш век хватит лиха!..

В одной деревеньке, вдали от шоссейной дороги, он устроил нас с Левой у местных жителей. На прощание сказал:

— Держитесь, братцы, не падайте духом… Авось еще увидимся. На войне всякое бывает.

Мы остались с Левой одни. Это было в декабре.

Среди местных ходили самые невероятные слухи. Чего только не наслушались: пока мы два месяца дрались, а потом блуждали в окружении, немцы якобы захватили Москву и германские войска победоносно шествовали на Урал. В немецких «документальных» фильмах даже показывали парад победы на улицах Свердловска. Советское правительство вместе со Сталиным бежало не то в Америку, не то в Африку…

— Неправда! — твердили мы. — Не может быть! Не погибла Советская власть! И не погибнет!

— Да ведь и мы не очень-то верим. Всяко болтают… Не знаешь, кого и слухать…

Слухи, конечно, оставались слухами. Но дела на фронте и в самом деле не радовали. Гитлеровцы рвались на восток.

— Лева, нам пора в путь, — приставал я ежедневно к нему.

Тот, делая неуклюжие перевязки, внимательно осматривал раны на моих ногах и отрицательно качал головой:

— Еще не пора.

— Может быть, перейдем фронт, выйдем к своим.

— Все может быть, только немного позже. Лучше послушай «Варяжского гостя»…

Слушать Левино пение собиралась по вечерам полная изба людей. Делились новостями, но толком никто ничего не знал. Было ясно одно: враг силен, Красная Армия отступила далеко на восток, в села пришло лихо…

И настал день, когда нас проводили в путь. Надавали советов, снабдили табаком и котомками с продуктами.

Шли мы на восток — из села в село. И везде видели «новый порядок», с виселицами на площадях, с приказами фельдкомендатур и портретами фюрера на заборах… Спешили: скорее бы выйти к своим.

«Наши знания и опыт еще пригодятся и а фронте, — думал я, считая себя обстрелянным бойцом. — За моими плечами участие в освобождении Буковины, польский поход и Литва. Да и первые дни войны тоже кое-чему научили. Авось и выполним, что задумали! Вперед же, друг Хлапов, шагай веселей!..»

Невдалеке от Брянска мы вышли к лесокомбинату.

— Влипли! — прошептал, бледнея, Лева.

Куда ни ткнись — гитлеровцы.. Отступать поздно: нас сразу заметили молодчики с черепами на шевронах. Эсэсовцы!

— Хальт! — закричал чернявый в шинели с меховым воротником. — Хенде хох! — Он вытащил пистолет и направился к нам. С ним шло десятка полтора автоматчиков.

— Партизанен? Юда?! Комиссар? — кричали они, отбирая у нас пистолеты.

— Рус капут! — эсэсовец направил на нас пистолет.

«Конец! — пронеслось в голове. — Как нелепо…»!

Офицер потыкал в нас пистолетом, сказав «Паф-паф!», и ушел, что-то приказав одному из солдат. После нескольких оплеух мы очутились в сарае.

Как только захлопнулась дверь и прогремел ржавый засов, мы принялись ощупывать стены. Они были толстые, прочные. Время еще не источило, не иструхлявило бревна. А вот пол… Пол земляной..

Раньше в сарае, должно быть, хранили живицу: воздух был пропитан устойчивым запахом сосны, березовой коры и скипидара. Но теперь, кроме нескольких старых рассохшихся бочек, здесь ничего не было.

Лева сразу понял меня. Где-то в углу он нашел обломок обруча. Рыли землю по очереди. Один обломком обруча, другой руками. Потом менялись. Хорошо еще, земля в сарае промерзла неглубоко.

Снаружи ходил, грохоча сапожищами, часовой. Он охранял танки во дворе и попутно прохаживался возле сарая.

Приплясывает на морозе, чертыхается. Вперемежку с ругательствами мурлычет модную песенку о красавице Жанне. Лева, знавший немецкий, уловил смысл песни. Значит, солдат побывал во Франции. Бывалый вояка. Самоуверенный и, кажется, не очень бдительный. И нам это на руку.

К рассвету подкоп был сделан. Но лаз оказался узким. Пришлось снять одежду. Лева вылез наполовину, долго прислушивался. Тихо. Наверно, солдат пошел греться.