этом диалектическом смысле относится собственно, не к философии, а к риторике. Для этом. понятия характерно, что оно не допускает однозначно! 'решения на основании доводов. По этой причине Ка ограничивает применение понятия «проблемы» диалсю

кой чистого разума. Проблемы — это задачи, источник Которых лежит целиком и полностью в самом разуме, О есть как бы его собственные продукты, на окончательное разрешение которых он не может рассчитывать39. Характерно, что в XIX веке вместе с разрушением непосредственной традиции философского вопрошания и возникновением историзма понятие проблемы приобретает универсальную значимость — свидетельство того, что непосредственное отношение к фактическим вопросам философии утрачивается. Растерянность философского сознания перед лицом историзма проявилась в том, что оно спаслось бегством в абстракцию понятия проблемы и не уиидело никаких проблем в самом способе «бытия» проблем. Неокантианская история проблем есть незаконнорожденное дитя историзма. Критика понятия проблемы, осуществляемая посредством логики вопроса и ответа, должна разрушить иллюзию, будто проблемы существуют нем но, как звезды на небе 40. Размышление о герменевтическом опыте вновь превращает проблемы в вопросы, — ноиросы, которые действительно «встают» и смысл кото рых определяется их мотивацией.

Диалектика вопроса и ответа, открытая нами в структуре герменевтического опыта, позволяет точнее определить теперь, что же представляет собой действенно-истори-ческое сознание. Ведь диалектика вопроса и ответа, ко торую мы упоминали, раскрывает перед нами отношение понимания к понимаемому как взаимоотношение, подобное имеющему место во время беседы. Правда, текст не обращается к нам как некое «Ты». Мы, понимающие, должны сами заставить его говорить. Мы выяснили, однако, что этот понимающий нризыв-к ответу не есть какое-то самостоятельное и произвольное действие, но он сам в своем качестве вопроса соотнесен с тем ответом, ожидание которого словно заложено в самом тексте. Ожидание ответа уже предполагает, что спрашивающий затронут преданием и слышит его зов. Такова истина действенио-историчес-|>КОго сознания. Это исторически опытное сознание, которое, именно потому что оно отбрасывает призрак законченного просвещения, открыто для опыта истории. Способ его функционирования мы описали как слияние горизонтов понимания, — слияние, которое и служит посредником между текстом и интерпретатором.

Мысль, которой мы будем руководствоваться в дальнейшем, состоит в том, что происходящее в понимании слияние горизонтов осуществляется самим языком. Что такое язык — это вопрос, относящийся, разумеется, к на-

иболее неясному из всего того, что вообще доступно челове ческому размышлению. Язык так пугающе близок нашему мышлению и в процессе своего осуществления в столь M;I лой мере является его предметом, что он как бы сам скрывает от нас свое бытие. Однако в нашем анализе наук о духе мы подошли так близко к этой всеобщей и вес му предшествующей непроясненности, что мы можем поло житься на само дело, которым мы нанимаемся и которое руководит нами в наших изысканиях. Мы стремимся при близиться к проблеме языка, исходя из представления <> разговоре.

Если мы делаем попытку рассмотреть герменевтичес кий феномен, ориентируясь на модель разговора, про исходящего между двумя лицами, то направляющая наши действия общность между этими, по видимости стол1. различными ситуациями — пониманием текста и взаимо пониманием в разговоре — состоит прежде всего в том, что всякое понимание, как и всякое взаимопонимание, имеет в виду некое дело, которое стоит перед нами Подобно тому как мы приходим к взаимопониманию е нашим собеседником но поводу какого-либо дела, точп< гак же интерпретатор понимает то дело, о которое говорится в тексте. Это понимание дела необходимым образом осуществляется в языковой форме, причем не та! что понимание задним числом получает еще и словесн' выражение, — скорее способ, каким осуществляется пони мание, будь то понимание текста или собеседника, прел ставляющего нам то или иное дело, заключается в том, что само это дело обретает язык. Поэтому мы проследим спач.; ла структуру собственно разговора, чтобы выделить тем са мым особенность того разговора, который являет собой но нимание текстов. Если выше мы рассматривали конституг рующее значение вопроса для герменевтического феноме на, то теперь речь идет о том, чтобы показать в качеетг. — одного из герменевтических моментов языковую npupooi/ разговора, которая, со своей стороны, лежит в основе вопроса

Установим прежде всего, что язык, в котором нечт< «обретает язык», не является достоянием и пе находите!1 в распоряжении того или иного из собеседников. Всякий разговор предполагает общий язык, или, вернее, он выраба тывает этот общий язык. Как говорили греки, посредине между собеседниками кладется нечто, к чему оба причаст ны и па чем происходит обмен между ними. Взаимопони мание по какому-либо поводу, которое должно быть до стигнуто в разговоре, необходимо означает поэтому, чт< в разговоре вырабатывается общий язык. Это не просто

внешний процесс подгонки инструментов; неверно будет даже сказать, что собеседники приспосабливаются друг к другу; скорее в получающемся разговоре они оказываются во власти самой истины обсуждаемого ими дела, которая и объединяет их в новую общность. Чтобы достичь взаимопонимания в разговоре, недостаточно просто проводить свою точку зрения, — но взаимопонимание, объединяя собеседников, преображает их так, что они уже пе являются более тем, чем были раньше.