время, когда Бог обустраивал землю, расселял народы. Где-то сильно не хватало тепла, Бог забрал его отсюда. Сделалась зима. Чудища замерзли, окаменели. А когда на земле установился порядок, и по окончательному закону появились четыре времени года, весной тела оттаяли и превратились в живую воду. Так образовались реки, озера, ручьи. Появилась растительность, здесь стали селиться рыбы, птицы, звери. Сюда пришел мой маленький народ и стал частью этой жизни. Не царем, не хозяином — частью.

Ничего не менялось тысячу лет…»

— Анна, подожди, можно дальше я? Вот так:

«…Ничего не менялось тысячу лет, пока не прилетел ты, Ржавый кулик…»

Когда Пангоды заснули, Кулик открыл глаза и обнаружил себя на пустыре среди кирпичных и бетонных новостроек. Он осторожно расправил ржавые крылья и тут же сложил их. Потрогал клювом застоявшиеся ноги, потоптался на месте. Присел и, почти не применяя крыльев, запрыгнул на плоскую крышу пятиэтажного дома.

Повернул голову на восток, в сторону центральной свалки. Как всегда, там маячил темный силуэт. Свалка вырастала вместе с поселком. Вместе со свалкой рос Черный ворон, он уже доставал Кулику до колена. И с каждым годом становился все наглее. Вот и сейчас — делает вид, что не замечает Хозяина, что ничего его в жизни не интересует, кроме мусора: разгребает лапами рыхлые кучи, перекладывает клювом с места на место ящики, коробки, бутылки. Но Кулик знает, что Ворон все видит, всем интересуется, ждет. Мерзкая тварь, — в очередной раз заключил Кулик и мягко спрыгнул на землю.

Перешагивая через деревянные двухэтажки, дошел до старого центра поселка.

Что-то нужно делать. Уже несколько лет дует новый беспокойный ветер, сны стали тревожными, а пробуждения безрадостными.

Он вытянул клюв и склевал звезды на исполкомовском флаге, прислушался. Из-под обшарпанного общежития выскочил таракан. Кулик нагнулся к нему, таракан успел спрятаться.

Приближалось утро, глаза слипались. Кулик решил спать здесь же, никуда не уходя. Проваливаясь во мрак, он видел себя то давно сгоревшим общежитием, то зэковским бараком, то поселковым кладбищем… Он опять открыл глаза, огляделся, ища покоя.

Рядом жил парк, ровесник поселка. Деревья росли так медленно, что за двадцать лет с тех пор, как их посадили, они только перестали быть похожими на кусты. Но это обстоятельство никогда не огорчало Кулика, потому что оно было вполне согласно с природой болота, на котором жил теперь он, Ржавый кулик.

Он зашел в парк, примостился у самой высокой лиственницы и сразу же заснул. Уже через минуту большое прозрачное пространство в центре парка затянулось, заполнилось обычным утренним воздухом — смесью дизельной дымки с легким рассветным туманом.

Наш «Камаз» вытащили только на рассвете. Когда я проснулся, он уже стоял на возвышенности с работающим двигателем.

Борька, довольно урча, умывался около того места, где недавно безнадежно покоились колеса машины.

— Привет, спящая красавица! Куда девчонку девал, признавайся? — Он хитро улыбался и заговорщицки двигал мокрыми бровями. — Ничего девчонка, а? Ты чего такой кислый? Ну, ладно, уговорил, жене не расскажу. Нет, правда, случилось что? — Он перестал смеяться.

— Случилось, — я закончил умываться и пошел к машине. Представил, как Борька обиженно смотрит мне в спину, обернулся, постарался улыбнуться:

— На день рождения сына опоздал… Парню шестнадцать лет, представляешь? А я опоздал. Поехали?