многие литературные сыщики.

Следующий примечательный персонаж такого рода встречается в романе Уилки Коллинза «Лунный камень» (1868). Агент сыскной полиции Ричард Кафф сух и наблюдателен, он скрупулезно собирает факты, но любопытным образом делает из них совершенно неверные выводы (строго говоря, настоящим сыщиком поневоле становится главный подозреваемый). Однако Кафф, несмотря на постигшую его неудачу, оказал несомненное влияние на последующую детективную литературу — его мечта разводить розы не раз аукнется в судьбах великих литературных детективов с их причудливыми хобби: видимо, именно отсюда пошли пчелы Холмса, кабачки Пуаро и орхидеи Ниро Вульфа.

Диккенса и Коллинза часто называют родоначальниками английского детектива. С именем Коллинза тесно связан еще один литературный жанр, возникший в шестидесятые годы XIX столетия, — так называемый «сенсационный роман» или «роман-сенсация».

«Сенсационный роман» приходится детективу ближайшим родственником — их не всегда удается разграничить. Оба они многим обязаны готической литературе, чрезвычайно популярной в XVIII веке (уже в начале XIX столетия леденящие кровь сочинения Анны Радклифф становятся мишенью пародий и насмешек — яркий пример тому «Нортенгерское аббатство» Джейн Остин).

Готический арсенал — мрачный замок, зловещий дядюшка, запертая комната на чердаке и прочее — вполне годился, чтобы попугать читателя, однако и детектив, и сенсационный роман гораздо больше интересуются такими приземленными юридическими обстоятельствами, как подделка документов, самозванство и двоеженство. Привидения если и появляются, то оказываются чьей-то злонамеренной подделкой.

Началом сенсационного романа принято считать «Женщину в белом» (1859–1860). Этот роман Уилки Коллинза хорошо известен русскому читателю. За ним последовали другие шедевры жанра — роман Эллен Вуд «Ист Линн» (1861) и роман Мэри Элизабет Брэддон «Секрет леди Одли» (1862). Все три эти произведения имели огромный успех и прекрасно продавались, что обеспечило дальнейшее развитие «сенсационного» жанра. Критики, напротив, стали роптать, что сенсационный роман апеллирует «скорее к нервному возбуждению, нежели к здравому рассудку». Склонность к книгам такого рода объявлялась опасным недугом, сродни наркотической привычке. Джордж Элиот всерьез опасалась, что Мэри Брэддон затмит ее популярностью, и с горечью писала своему издателю, что стоящие книги «буквально похоронены под грудой мусора».

Мэри Брэддон. Карикатура из журнала «Панч»

Другая знаменитая английская романистка, Маргарет Олифант, в целом благосклонно отзываясь о творчестве Коллинза, предостерегала, однако, что увлечение темой преступления и расследования может оказаться заразительным и оказать дурное влияние на английскую литературу. «Мы уже видели достаточно примеров тому, как полицейский детектив способен оживить повествование: нет сомнений, что в конце концов он приберет к рукам всю эту литературную школу». Так оно и случилось.

ИСТОРИИ ИЗ ЖИЗНИ

Практически все ранние детективы — включая рассказы Эдгара По — опирались на реальные истории громких преступлений.

В Англии 1830-х годов большой популярностью пользовались так называемые ньюгейтские романы — романтизированные жизнеописания преступников. Ньюгейт — одна из самых мрачных английских тюрем, где в XVIII веке содержалось особенно много смертников. В дни публичных казней у ворот тюрьмы продавали «Ньюгейтский календарь», иначе называвшийся «Список кровавых злодеев». Именно он и служил неисчерпаемым источником криминальных биографий.

Изначально это был просто список казненных, составленный надзирателем; впоследствии этот уникальный реестр приобрел размах и пафос — рассказы о преступниках становились все красочней, в них включались детские воспоминания, последние слова казненных, выразительные иллюстрации и даже стихотворные эпитафии.

«Ньюгейтский календарь» претендовал и на воспитательную роль — его рекомендовалось дарить детям в назидание. Иллюстрация на фронтисписе одного из изданий изображает добродетельную мать, которая протягивает ребенку эту душеспасительную книгу, одновременно указывая на виднеющуюся за окном виселицу.

Фронтиспис «Ньюгейтского календаря» 1826 года издания

Неизвестно, насколько благотворно «Ньюгейтский календарь» влиял на молодые умы, но популярность его была огромна. Для английской литературы XVIII–XIX веков он стал неисчерпаемым кладезем сюжетов. К нему обращались Уильям Годвин^[1], Генри Филдинг, Даниэль Дефо, Эдвард Бульвер-Литтон, Чарльз Диккенс и многие другие.

Газетные отчеты о преступлениях — часто весьма цветистые — также служили источником вдохновения. Один викторианский критик прямо советовал молодым литераторам читать внимательнее полицейские отчеты в газетах, особо отмечая те, которые удостоились передовицы, — и, таким образом, получать готовую историю, уже заслужившую интерес публики. Диккенсу доводилось писать журналистские материалы о полицейских расследованиях; у инспектора Баккета и сыщика Каффа были реальные прототипы. Многие громкие судебные дела нашли отражение в романах того времени.

Однако если героем «ньюгейтских» историй всегда оставался преступник, то с появлением организованного сыска и полиции ситуация стала меняться^[2].

Большую роль в появлении героя-сыщика сыграли воспоминания бывших полицейских — как подлинные, так и вымышленные. Особое место в этом ряду занимают мемуары Эжена Франсуа Видока^[3]. В молодости он сидел втюрьме (по разным версиям, за дезертирство, воровство или избиение офицера), был отправлен на каторгу за побег, бежал с каторги (на этот раз успешно) и в конце концов стал ревностно служить закону. Видок возглавил французскую полицию (la Sûreté), куда рекрутировал многих бывших преступников. Позднее он открыл частное сыскное агентство, а в 1828 году в свет вышли «Записки Видока, начальника полиции до 1827 года». Пожалуй, никто в такой мере не повлиял на образ литературного сыщика, как Видок с его страстью к прогрессивным методам криминалистики и талантом перевоплощения^[4].

Мемуары Видока внесли свой вклад в создание образа Дюпена, а вместе Видок и Дюпен послужили образцом при создании еще одного знаменитого сыщика — месье