к другой, ни на ком не задерживаясь. Бегающие друг за дружкой вокруг груды вещей дети, мальчик и девочка. Фотографирующиеся на фоне елки приезжие. Воркующая парочка под искусственной омелой. Галдящие на своем языке иностранные студенты – кажется, азиаты. Меланхоличный полный мистер, читающий газету с самым скорбным видом и позволяющий людскому потоку самому обтекать его. Очередь у кофейного автомата. Все это Марлин обозрела с высокомерием вдовствующей королевы-матери, ни на ком не задерживаясь, ни на ком не останавливаясь, пока… Пока что-то не выбилось из этой общей массы. И взгляд ее не заметался по пестрой толпе, зацепившийся секунду назад за что-то, что разбередило ей память. Сердце застучало где-то в животе, но зато так, что уши заложило. Марлин вскочила на ноги. Ошибки тут быть не могло: впереди, среди очереди жаждущих у автомата с кофе, она завидела очень, очень знакомый силуэт, разглядеть который особенного труда не составляло. Тот бросался в глаза и, несомненно, бросился бы и раньше, если бы Марлин не была так сосредоточена на своей мрачности. Она привстала на мыски, как будто это должно было ей помочь, и – о чудо – и правда помогло. Просвета в проходящем мимо потоке пассажиров не было, однако этого и не требовалось: замеченный ею человек возвышался над прочими, напоминая одинокое дерево посреди зарослей кустарника. Марлин, позабыв о вежливости и правилах хорошего тона, вскочила прямо на пластиковую скамейку и отчаянно замахала рукой – впрочем, тут никого ее поведение не изумило. Все кого-нибудь встречали здесь, все кого-то приветствовали, и удивила Марлин только своих спутниц, теперь взирающих на нее, стоящую на скамейке, с невыразимым изумлением. Но Марлин на них внимания уже не обращала. Сложив руки рупором, она крикнула:

-Ковальски! Хочешь кофе?!

Ей с ее обзорного пункта хорошо было видно, как до того объект ее интереса с апатичным видом потрошил кофейный автомат: картонные стаканчики на десяток глотков явно не были тем, что могло бы его устроить. И порцию, которую любой прочий, нормальный член очереди тянул неторопливо и с удовольствием, этот опрокидывал в себя, как стопку виски, залпом, каким-то чудом только не обжигаясь о кипяток. Ее голос положил конец этому марафону: высокий человек обернулся на звук – Марлин была уверена – вовсе не своего имени, но волшебного слова «кофе». Спрыгнув со скамьи, она торопливо полезла в сумку, на ощупь отыскивая верткий, все никак не дающий себя схватить термос, выскальзывавший из ее дрожащих рук. Наконец, совладав с ним и выпрямившись она едва нос к носу не столкнулась с успевшим приблизиться человеком.

За то время, что они не виделись, он, кажется, стал еще более высоким и худым. Или так только казалось, потому что черная с серым его потрепанная форма производила такое впечатление. Даже разгрузка висела как-то мешковато, как будто ее ремни когда-то обрезали четко под свои параметры, а потом все же сбросили несколько фунтов. Какое-то разнообразие в это скопище ремней вносили разве что нашивки на рукаве: Марлин вспомнила, что когда-то Шкипер учил ее понимать их. Вот эта грязно-желтая полоска означает, что носитель может водить танк, соседняя грязно-синяя, что у него есть опыт прыжков с парашютом не меньше чем сколько-то там. Ниже шла почти затертая группа крови, нашивка красного креста и что-то еще пряталось под очередным ремнем.

-Здравствуй, Ковальски, – с совершенно искренней радостью поприветствовала его Марлин и подала ему свой литровый термос. Ковальски кивнул, и свернул термосу крышку так, как будто это была чья-то шея. Запрокинув голову, присосался к горлышку и на какое-то время составил неплохую пародию на скульптурную композицию «Горнист».

Марлин глядела на него, как могла бы глядеть любящая бабушка на внука, отощавшего на городских харчах и наконец-то навестившего ее на ее уютной ферме. Ее так и подмывало бросить взгляд на кузин. Но она осознавала, что это бы испортило эффект.

Литр кофе, практически непочатый, ее старый знакомый прикончил в считанную минуту. Утер тыльной стороной бледные губы, завинтил крышку обратно и возвратил термос Марлин.

-Святая женщина, – с чувством произнес он. – Посланец богов.

-Сколько ты без кофеина? – засмеялась святая женщина и посланец богов в ответ.

-Я пил таблетки в самолете.

-И запивал их кофе?

-Конечно.

-А где все остальные? – Марлин завертела головой, будто рассчитывала увидеть этих остальных где-то поблизости. Ковальски взял ее за плечо, немного повернул и указал куда-то вдаль.

-А Рико забирает вещи, – добавил он. Марлин сощурилась, напрягая зрение, и даже приложила ладонь ко лбу козырьком, как бы заслоняя глаза от света ламп. С той стороны, куда показывал ей Ковальски и правда к ним приближалось двое: видимо, они, как и сама Марлин, ориентировались в толпе, выискивая своего высоченного товарища. Она тут же признала обоих: чуть впереди шагал так недавно поминавшийся милаша Прапор, казавшийся милашей даже теперь, несмотря на видавшую виды, уже ей знакомую черно-серую форму, на арафатку, повязанную вокруг шеи на манер шарфа (не иначе как кто-то из старших позаботился) и на длинную царапину на щеке. Ко всему прочему, он с видным невооруженным глазом наслаждением уплетал мороженое – судя по нежно-розовому цвету рожка, клубничное – и был совершенно счастлив. За ним следом, отстав на полтора шага и строго соблюдая эту дистанцию, шествовал Шкипер, тоже что-то жующий. Присмотревшись, Марлин без особого удивления опознала какой-то фастфуд, из тех, в состав которых входят кетчуп, горчица, немного химии и бумага, имеющая обманчивый вид сосиски.

Шкипер, едва расстояние между ними стало не более метра, с шумом втянул носом воздух.

-Он нашел тебя по запаху? – осведомился он, кивая на своего лейтенанта.

-Почти, – уклончиво отозвалась Марлин, не желая освещать недавний диалог с кузинами.

-Здравствуй, Марлин! – доброжелательно поприветствовал ее Прапор в первой же образовавшейся в диалоге паузе.

-Здравствуй, Прапор, – улыбнулась она. Ее, как это бывало прежде, буквально окатило волной его дружелюбия. – Как твои дела?

-Спасибо, хорошо, – он улыбнулся. – Мороженое здесь не хуже, чем в Нью-Йорке.

-Одному – мороженое, второму – кофе, – с деланным страданием возвестил Шкипер, без особых церемоний опускаясь на край скамьи и похлопав рядом с собой. Прапор охотно шлепнулся на это место и вытянул ноги – Марлин только сейчас