Сердце его забилось, и он подумал, что неплохо бы просто упасть замертво прежде, чем пара приблизится к крыльцу.

Он очень на это надеялся.

Опытным взглядом он оценили руки Армана. Безоружен. Затем пальто — не топорщится ли кобура подмышкой. Хотя, вряд ли он тут, чтобы убить Мишеля. Хотел бы, давно бы убил. И уж конечно не в присутствии Рейн-Мари.

Подобное убийство совершают тайно. Такого убийства Мишель ожидал уже несколько лет.

Чего он не ожидал, так это светской беседы.

* * *

Убедившись, что ничья кровь не прольётся, Рейн-Мари ушла в дом, оставив закутавшихся в свитера и куртки мужчин сидеть на террасе, на кедровых стульях, ставших серебристыми от времени и непогоды. Подобно тем, кто на них сейчас сидел.

— Зачем ты приехал, Арман?

— Я ушёл из Сюртэ.

— Oui, слышал.

Бребёф смотрел на человека, когда-то бывшего его лучшим другом, его товарищем, его доверенным лицом и коллегой, подчинённым. Он верил Арману, Арман верил ему.

Арман оправдал доверие. Мишель — нет.

Арман посмотрел на далекую скалу, чью сердцевину вымывало миллионы лет волнами безжалостного океана, пока в ней не образовалась обрамленная камнем пустота. У скалы не стало сердца.

Потом Арман посмотрел на Мишеля Бребёфа. Крёстный отец его дочери. Как и Арман, ставший крестным отцом первенцу Мишеля.

Как же часто они сидели рядышком, будучи инспекторами, обсуждая дела. Потом садились друг напротив друга, когда карьера Мишеля пошла в гору, а влияние Армана, наоборот, ослабевало. Руководитель и подчиненный на работе, вне работы они всегда оставались лучшими друзьями.

До поры.

— Всю дорогу сюда я размышлял, — продолжил Арман.

— О том, что произошло?

— Нет. О Великой Китайской стене.

Мишель рассмеялся, это вышло само собой и получилось очень искренне. И, на краткий миг, всё плохое было забыто.

Но смех стих и к Мишелю вернулась мысль о том, что Арман приехал убить его.

— О Великой Китайской стене? — переспросил он. — Правда?

Мишель старался звучать равнодушно, даже раздражённо. Ещё одна интеллектуальная хрень в стиле Гамаша. Но, по правде — как это обычно и случалось, когда Арман говорил о вещах отвлеченных, к делу не относящихся — Брёбефу стало любопытно.

— Хм! — морщинки вокруг рта Армана стали жёстче — верная примета сдерживаемой улыбки. — Вполне может быть, что я единственный в самолете, кто об этом думал.

«Будь я проклят» — подумал Бребёф, — «если спрошу, почему именно Китайская стена».

— И почему? — спросил он.

— Понадобились века, чтобы её построить, знаешь ли,- ответил Арман. — Начали строить в 200 году до нашей эры, или около того. Это немыслимое дело — протянуть её за тысячи километров, через горы и ущелья. И ведь это не просто стена. Они не просто слепили её, они строили её крепкой и красивой одновременно. Она веками защищала Китай, враги не могли её преодолеть. Это совершенно удивительное сооружение.

— Я в курсе.

— И всё же, в шестнадцатом веке, полторы тысячи лет спустя, маньчжуры прорвались сквозь преграду. Знаешь, как они это сделали?

— Полагаю, ты мне сейчас расскажешь.

Но маска скуки и усталости сошла на нет, и даже самому Мишелю было очевидно любопытство в собственном голосе. Не потому что он хотел узнать о Китайской стене, о которой за всю жизнь ни разу не думал. Ему была интересна причина, по которой о стене заговорил Арман.

— Миллионы жизней были принесены в жертву при постройке и защите стены. Династии лишались богатств, оплачивая строительство и поддерживая её, — вёл свой рассказ Арман, наблюдая за морем, кожей ощущая бодрящие порывы солёного ветра.

— После более чем тысячи лет, — продолжал он, — враги сломили защиту. Не благодаря превосходству в огневой мощи. Не потому, что маньчжуры были лучшими воинами и стратегами. Они таковыми не были. Маньчжуры прорвались сквозь стену и захватили Пекин, потому что кто-то изнутри открыл ворота. Кто-то впустил их. Вот так вот просто. Предатель-военачальник впустил врага и империя пала.

Казалось, их окружает весь воздух мира, однако Мишель Бребёф не мог дышать. Слова Армана, то, что он имел в виду, забивало его дыхательные пути.

Арман с неиссякаемым терпением ждал, пока Мишель либо придёт в себя, либо окончательно потеряет сознание. Он не причинил бы вреда бывшему другу, по крайней мере, в этот момент, но и приходить на помощь не собирался.

Через несколько минут Мишель нашёл в себе силы произнести:

— И враги человеку домашние его. Так, Арман?

— Сомневаюсь, что маньчжуры цитировали Библию, но звучит уместно. Предательство.

— Ты проделал весь этот путь, чтобы проучить меня?

— Non.

— Чего же ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты работал на меня.

Это было столь нелепо, что Бребёф сначала не понял смысла слов Гамаша. Он уставился на того, не скрывая замешательства.

— Чего? Где? — наконец он выдавил из себя.

Хотя оба знали, что правильным был бы вопрос: «Почему?».

— Я только что приступил к обязанностям главы Академии Сюртэ, — сообщил Арман. — новый семестр начинается сразу после рождественских каникул. Хочу, чтобы ты стал одним из преподавателей.

Бребёф продолжал молча взирать на Гамаша. Пытался переварить услышанное.

Это же не просто предложение работы. И, как он подозревал, не предложение перемирия. Слишком жестокой была война, слишком велик урон. И всё же.

В чём же дело?

— Почему?

Арман не ответил. Вместо этого он пристально посмотрел на Бребёфа, тот опустил глаза. Гамаш отвернулся к океану. К бескрайним волнам и суровой скале, которую те подтачивали.

— И ты уверен, что мне можно доверять? — спросил Мишель, направив вопрос в спину Арману.

— Нет, — ответил тот.

— Не уверен, что можно доверять, или уверен, что нельзя?

Арман повернулся и посмотрел на Бребёфа так, как никогда раньше не смотрел. Во взгляде его не было отвращения, нет. Не было там и презрения. Но было что-то близкое.

Во взгляде было абсолютное всепонимание. Гамаш видел Бребефа насквозь.

Слабый. Житель Персе, выхолощенный временем и непогодой. Потрёпанный и исковерканный. Опустошённый.

— Ты тот, кто открыл ворота, Мишель. Ты мог бы остановить это, но не стал. Коррупция постучала в двери, и ты впустил её. Предал всех, кто тебе доверял. Ты превратил Сюртэ из сильной и доблестной организации в выгребную яму. Потрачено много жизней и времени, чтобы очистить её.

— Зачем же ты зовёшь меня назад?

Арман поднялся и Бребёф вскочил вслед за ним.

— В Великой Китайской стене не было изъяна, изъян всегда в людях, — сказал Гамаш. — Сила и слабость — изначально всё в людях. Так же и в Сюртэ. А начало всему — Академия.