Насчёт последнего Хань сознательно солгал и ни на миг не устыдился.

― А ещё мы можем зайти в центр оптики и подобрать вам линзы, например. Линзы удобнее, чем очки. Хотите?

― Я… ― тихо начал Чонин, и Хань быстро сообразил, что студенту из-за границы такое удовольствие может быть просто не по карману.

― А вы нарисуете мой портрет в качестве ответной любезности, идёт?

Чонин растерялся от неожиданности, чем Хань охотно воспользовался: поймал его за руку и потащил на буксире в центр оптики. До смерти хотелось посмотреть ему в глаза и окончательно убедиться, что чертовщина под этим небом всё-таки случается.

― Постойте, ― окликнул Ханя Чонин после того, как споткнулся второй раз. ― Не так. Так неудобно.

Он тронул чуткими пальцами запястье Ханя, предплечье, локоть, плечо. Точно так же, как делал это некогда Кай. И потом твёрдо сжал плечо Ханя ладонью, оказавшись на шаг позади.

― Вот теперь можно идти, ― ярко улыбнулся Чонин, ― я буду чувствовать ваши шаги и дорогу впереди.

Хань безотчётно накрыл смуглые пальцы на плече ладонью собственной, погладил и вздохнул.

― Знаете, ходят слухи, что все свои работы вы посвящаете только одному человеку. Это правда?

― Да. Хотя я не уверен, что его можно назвать человеком.

― И кто этот человек? Или вы никому не говорите его имени?

Хань помог Чонину одолеть последние ступени лестницы и тихо ответил:

― Никому не говорю, но вам сказать могу.

― И?

― Не сейчас. Позже. Когда получу свой портрет. А насколько плохо вы видите без очков?

― Ужасно плохо, ― тихо засмеялся Чонин. ― Поэтому в самом деле лучше с закрытыми глазами полагаться только на слух и осязание, чем видеть слишком сильно искажённую картину мира.

― Но вы так и не узнаете, как я выгляжу. Разве это вас не огорчает?

― Ну… я мог бы… Если вы не против, то…

Хань был очень даже за, поэтому он сам взялся за руку Чонина и поднёс её к своему лицу, чтобы горячие пальцы смогли повторить каждую линию, приласкать, изучить и, если повезёт, вспомнить…

― Никогда не встречал настолько красивого человека раньше, ― пробормотал Чонин, отняв руку от лица Ханя. ― Наверное, всем вокруг вас кажется, что вы им снитесь.

― Свои работы я посвящаю человеку, который собрался по моим бёдрам взобраться на небо, ― тихо произнёс Хань, внимательно глядя на Чонина. ― И он сам попросил меня об этом ― писать картины для него.

Чонин молчал, и его лицо оставалось спокойным и бесстрастным.

― Идём? ― устав ждать, позвал Хань и повернулся к выходу.

― Должно быть, тот человек очень сильно любил вас, ― прозвучало за его спиной. ― Его можно понять. Я даже рад, что пока не могу вас увидеть. Пока я вас не вижу, моё сердце только моё.

― А если я хочу его? ― не удержался Хань и бросил быстрый взгляд на Чонина поверх плеча.

― Забирайте, ― легкомысленно улыбнулся Чонин.

― Вообще-то я не шутил.

Чонин отозвался уже на улице перед распахнутой дверцей такси:

― Я тоже. Если вы подарите мне вашу коробку для карандашей. Почему-то мне кажется, что она когда-то была моей. Ведь подарите?

Хань промолчал, с улыбкой посмотрел на чистое небо над головой и забрался в салон такси.

«Ты же знаешь, что я никогда не мог тебе отказать, мой древний и глупый демон…»